Монстр

– Когда я был ребенком, а Трой и Спэрроу еще не забрали меня к себе, я жил с Кэт и бабушкой, и у нас в доме висела картина. Всего одна. Настоящая дешевка. Старое выцветшее изображение домика у озера – простое и довольно паршивое. В общем, эта картина висела напротив кровати в главной спальне. И постоянно падала на пол от каждого скрипа двери и каждого вздоха. Ключ от хозяйской спальни был только у Кэт, и она не догадывалась, что я научился вскрывать замки.

Я замолчал. Сделал еще один глоток. Понял, что уже наполовину пьян, и поставил бутылку на журнальный столик, заметив, как Никс перебирает и достает еще больше пуль из банки и одними губами произносит инициалы. Будто оплакивает этих людей или вроде того.

– Когда я был маленьким, Кэт частенько наказывала меня голодом. А для этого превратила пространство под своей кроватью в импровизированную кладовую. Там она хранила всю еду. Приправы, чипсы, крекеры, полуфабрикаты. Бабуле не хватало сил спорить с ней по этому поводу. Как ты знаешь, я был паршивцем, а потому считай, что постоянно был наказан. Поэтому я все время был очень голоден и слишком мал для своего возраста.

Эшлинг поджала губы, и я сразу понял, что она готова снова расплакаться. Оттого я чувствовал себя гребаным Бэмби. Мне не нужна ничья жалость. Я поспешил рассказать следующую часть истории.

– В какой-то момент я понял, что могу пробраться в комнату и взять себе рамен или пачку чипсов. Так я и делал. Часто. Но Кэт была склонна приходить в самый неподходящий момент. Когда я не успевал убежать из ее комнаты, мне приходилось прятаться под ее кроватью под ворохом фастфуда.

Я горько улыбнулся, глядя на голую бетонную стену и чувствуя, как Эшлинг рассматривает мой профиль, желая услышать больше.

– Кэт была шлюхой, поэтому чаще всего домой приходила не одна. После четвертого случая я перестал считать, сколько раз вынужденно прятался под ее кроватью и чувствовал, как пружины матраса впиваются мне в спину, пока кто-то трахает ее надо мной.

Эшлинг отвернулась, втянув воздух сквозь стиснутые зубы, будто почувствовала мою боль.

– Нет, – прохрипела она.

– Да. – Я сменил направление и пошел в ее сторону. – Я чувствовал тяжесть грехов своей матери и в прямом, и в переносном смысле. Ее трахали надо мной. Снова, и снова, и снова. А я дрожал, чувствуя, как от голода кружится голова, а все тело напряжено до предела, чтобы я не выдал себя внезапным движением. Мое самое яркое детское воспоминание – та дурацкая картина. Она падала всякий раз, когда изголовье кровати ударялось о противоположную стену. Но, падая, не переворачивалась обратной стороной, а потому я всегда видел, как этот домик и озеро глядят на меня, будто поймали с поличным. У нас с этой картиной были свои отношения. Мне казалось, что она издевалась надо мной. Напоминала о моей дерьмовой жизни, и каждый раз, когда я смотрел на нее, синие и фиолетовые ссадины, оставшиеся на моей спине от впивавшихся в кожу ржавых пружин матраса, снова давали о себе знать.

– У тебя дома нет картин, – медленно произнесла Эшлинг, оглядывая комнату.

Я постучал дном сигаретной пачки по бицепсу, и из нее выскочила одна сигарета. Я вытащил ее зубами.

– Нет.

– Должно быть, в моем доме многое служит для тебя психологическим триггером.

Я усмехнулся и закурил. Развалился на диване рядом с ней, стараясь не прикасаться, и выдохнул струйку дыма в потолок.

– У меня нет психологических триггеров.

– Они есть у всех, – возразила она.

– Не у меня. Я позволяю ненависти разрастаться и направляю ее в амбиции. Принимаю свои слабости, а не избегаю их.

Она опустила голову мне на плечо и прижала ладонь к груди над сердцем. Я замер.

Это что-то новое.

Непрошеное.

И все же я не сдвинулся с места. Прикосновение ее руки было приятным. Правильным.

– Поэтому ты ненавидишь женщин? – прошептала она. – Потому что Кэт причинила тебе так много боли?

– Я не испытываю к ним ненависти. Просто не хочу иметь с ними ничего общего, – простонал я.

– Ну а я хочу иметь кое-что общее с тобой. – Эшлинг подняла голову и посмотрела на меня своими огромными глазами. Мы встретились взглядом. Пространство наполнил частый стук наших сердец. Я отстранился от нее, прижав большой палец к ее губам.

– Нет. – Я злобно улыбнулся и встал. – Все. Ты выговорилась и даже получила небольшой бонус в виде моей жалостливой истории. А теперь проваливай, Никс. И больше не приходи сюда.

– Но я… – начала она, но я отвернулся и сделал затяжку, глядя в другую сторону.

В отражении панорамного окна я видел, как она встала, преисполнившись чувством собственного достоинства. И пошла к двери с высоко поднятой головой и идеальной осанкой. Как только Эшлинг закрыла за собой дверь, я выдохнул и выбросил сигарету в полупустую бутылку виски.

Затем бросился в ванную, кое-как спустил брюки, включил душ и встал под него, пока вода не успела нагреться.

Я уперся рукой в выложенную плиткой стенку, позволяя потокам воды стекать по моему телу, и принялся дрочить, так и не сняв рубашку.

– Черт… – прошипел я, безжалостно водя рукой по члену. – Черт. Черт. Черт.