Мономашич. Мстислав Великий

   — Уж прости, князь-брат, — подал он голос, — но, видно, судьба такова. Волынь — она ведь отчина твоего брата. Сын твой сидит в ней по праву — твоему роду там и править, как великому князю должно. А Новгород пущай живёт, как привык жить, и судит, как привык судить. Верно в народе говорят — «Насильно мил не будешь». Не хотят Ярослава Святополчича новгородцы — что с ними поделаешь? Глас народа — глас Божий! А с Богом спорить — труд напрасный!

Святополк сердито посмотрел на переяславльского князя, что-то буркнул и замолчал.

5

Зимой умерла княгиня Гита.

Она была неизменной спутницей и наперсницей своего мужа. Она сопровождала его в поездках по Руси, делила с ним все тяготы, знала его тайные умыслы, была ему и подругой, и сестрой, и любимой, и матерью детей. Вскоре после рождения младшего сына Андрея она опять наехала в Новгород — обняла свою невестку, порадовалась на внуков и внучек. Хотя на возрасте были и другие сыновья, но только Мстислав радовал Гиту — Изяслав умер, не успев бросить семени, следовавший за ним Ярополк был покамест не женат, а другие сыновья были слишком молоды, чтобы создавать семью. Дочери — старшая, Марица, отдана за Льва Диогена, младшие, Агафья и Евфимия, ещё девочки. У Мстислава же было шестеро детей — после третьей дочери, Ксении, Христина родила Ростислава. Родины пришлись как раз на то время, когда Гита гостила у сына, и она сама выбирала имя для внука.

Княгиня тяжело заболела через год после того, как покинула Новгород. По привычке сопровождая мужа, простудилась по дороге в Смоленск, но упрямо отказывалась отстать и переждать болезнь в тепле и уюте. Гита непременно хотела быть с Владимиром рядом до последнего — и желание её исполнилось.

Умирала княгиня Мономахова тяжело. Не в своих палатах — в избе огнищанина на окраине большого села, затерянного в лесах над Десной, встречала смертный час. Последние несколько дней у неё была горячка, она не приходила в себя и только шептала горячими сухими губами по-английски. Владимир, сжимавший руку жены в своих ладонях, наклонялся к её устам, ловил обрывки слов. Гита то звала мать, то вспоминала отца и родных. Потом начинала перебирать сыновей, называя их то славянскими, то крестильными именами.

Чаще других с её уст слетало имя Гаральда, и Владимир, как ни старался, не всегда понимал, с кем в бреду беседует его жена — с отцом или сыном.

   — Прости меня, Гаральд! Прости, мой прекрасный! — звучало под низким потолком огнищаниной избы. — Ты ушёл на битву и не воротился... жена твоя стала вдовой, дети твои стали сиротами... Береги Христину, Гаральд. Береги моих сыновей...

Огнищанин испуганно жался в угол, его жена пыталась прясть или что-то делать по хозяйству, но всё валилось у неё из рук, и женщина только мелко-мелко крестилась, косясь на отделённую князю половину. Смерть всегда пугает, а смерть великого человека — подавно.

Среди ночи, когда хозяева давно спали, утомлённые и испуганные, а Владимир боролся с дремотой, Гита неожиданно пришла в себя и расширенными глазами уставилась на лучину.

   — Где я? — прошептала она.

Мономах встрепенулся, сразу почуяв перемены.

   — Под Смоленском-городом, — ответил он, наклоняясь и сжимая пальцы жены в своей руке. — Десяти вёрст не доехали. Не поспели...

   — Не поспели, — вздохнула Гита. — Не поспела я... ничего я не поспела...

   — Что ты, что ты, — попробовал остановить её Мономах.

Но женщина нахмурилась и зашептала:

   — Не поспела я ничего. Сыны мои не выросли, внуков не дождалась.

   — Мстислав...

   — Мстислав, — встрепенулась Гита, осмысленно взглянув на мужа. — Гаральд мой — тебе наследник. Береги его, не отпускай от себя. Пусть он привыкает. Я знаю — ему великим князем быть тебе вослед! Не Ярополку, не Изяславу, не Святославу... Только Мстислав! Держи его подле себя! Он — великий князь! Гаральд! Мой прекрасный Гаральд... Я скучаю без него. Почему его нет здесь? Почему я тут умираю, а не подле него?

   — Ты не умрёшь, — перебил Мономах. — Ты выздоровеешь. Ты же болела прежде, помнишь? Ещё до того, как родила Юрия. Тогда я тоже боялся, что умрёшь. Ты выжила и родила мне двоих сыновей...

   — И оставляю их совсем одних...

   — Ты не умрёшь! Не умрёшь! Завтра мы едем в Смоленск. Уже вечером тебя отпарят в бане, там хорошие лекари. К весне ты встанешь на ноги и поедешь к Мстиславу. На маленькую Ингеборгу поглядишь...

Последняя, четвёртая по счету дочь Мстислава родилась в конце прошлого года, на Покров. Мономах хотел, ворочаясь из поездки по волостям, завернуть к сыну в Новгород, своими глазами увидеть всех его детей. Но болезнь жены заставила отменить поездку.

   — Ингеборг... по деду и бабке, — вздохнула Гита. — Не увижу я её. Только что во сне... Усталая, Владимир. Очень устала. Спать хочется.

Она вздохнула и закрыла глаза. Мономах некоторое время сидел, глядя на лицо жены и прислушиваясь к её дыханию. Потом сон сморил и его.

Когда он пробудился, внезапно, будто от толчка, Гита, дочь Гаральда, последнего короля Англии, уже не дышала...

Вместе все сыновья Мономаха собрались только на похороны матери.