Мономашич. Мстислав Великий

Стены Изяславля были высоки. Лагожск, за малостью своей не имевший князя, без помочи непременно падёт, а отец за такое по голове не погладит. Брячислав зажмурился, вспоминая жену...

   — В Лагожск! Напрямки!

И первым заворотил коня. Торопя жеребца, он мчался по частому лесу, разбрызгивая ручьи и ломая кусты. С хрустом ворвался в прибрежные заросли Гойны, одолел неширокую речушку, не потрудившись спуститься на пару вёрст ниже, к броду, чуть задержался на луговине, ожидая, когда к нему подойдёт отставшее войско — пешцы при всём желании не могли сравниться с конными, — и опомнился, только когда увидел совсем близко впереди чужих всадников.

Изяслав вёл своих киян самым коротким путём к Лагожску. Только что они миновали брод, до коего было недосуг ехать Брячиславу, и столкнулись нос к носу с ним на луговине над излучиной Гойны. С обоими князьями была только ближняя дружина, но Изяслав опомнился первым. Повинуясь его приказу, кияне со главе с Ольбегом Ратиборычем налетели на лагожцев и их князя, отрезая от Гойны и беря в кольцо.

Брячислав был сбит с толку. Он не успел опомниться, как оказался в окружении киян. Рядом зло скалил зубы Михрюта, тиская в руке меч и готовый к сече. Остальные лагожцы спешно ощетинились, но сам князь сидел как громом поражённый.

Изяслав выехал вперёд. Он узнал Брячислава — тот приезжал свататься за сестру Ксению. Да и перед сватовством молодые князья тоже видались. Поэтому курский князь не спешил обнажать оружия.

Деверь и шурин смотрели друг на друга. Оба были в броне, но без шеломов. Изяслав был моложе и не решался заговорить первым. Но за ним стояла сила, поэтому он чувствовал себя уверенно. Надо было что-то сказать или сделать. Ольбег Ратиборыч уже вопросительно косился — приказывай! пора!

   — Ты мой пленник, князь, — наконец сказал Изяслав.

Брячислав попытался поверх голов киевских дружинников рассмотреть, где его лагожане, но заметил только заполоняющие излучину дружины с ангелами на стягах — киян.

   — Выходит, пленник, — сглотнув комок в горле, промолвил он.

Стало горько и обидно. Эх, и зачем он только не поспешил к Изяславлю! Поражение в битве всё-таки почётнее такой нелепой сдачи!

   — Прикажешь вязать меня?

Ольбег Ратиборыч даже расправил плечи от предвкушения удовольствия, но Изяслав покачал головой.

   — Как... — выдохнул он, — как там сестра моя?

   — Сын у нас, — ответил Брячислав. — Василько. Два года зимой сравнялось.

И как-то сразу спало напряжение. Ольбег Ратиборыч сердито заворчал, досадуя, что не придётся сейчас воевать, лагожане перевели дух, и даже подозрительный Михрюта спрятал меч в ножны. Изяслав кивнул, махнул рукой, и кияне окружили лагожан. Брячислав оказался рядом с Изяславом. Шурин снисходительно улыбнулся деверю, и они вдвоём отправились к берегу Гойны, где остальная лагожская дружина только начинала переправу, сразу попадая в руки киян.

6

Три дня спустя молодые князья так же вдвоём направились к Изяславлю, городу, где ещё недавно княжил Брячислав и где его ждала жена и сын. Позади остался Лагожск — горожане, видя под стенами обоих князей и всю свою дружину, сдались на милость победителя. Брячислав сам переговорил с лагожским посадником, оставленным стеречь город, и тот снабдил киян припасами. Дабы не искушать простых ратников, для которых война означала грабёж, Изяслав пробыл под Лагожском два дня и двинулся на Изяславль.

В пути оба князя держались вместе — сидели у костра, ели из одного котла, в дороге ехали рядом и мирно беседовали. И только по тому, что распоряжался всем Мстиславич, можно было угадать, что Брячислав не гость его, а пленник.

Когда до Изяславля оставалось всего ничего, Изяслава подкараулил, улучив миг, Ольбег Ратиборыч.

Боярина Ольбега побаивались даже свои. Ещё с юности сын посадника Ратибора отличался жестоким нравом. Не будь подле Изяслава, Лагожск был бы разграблен и сожжён дотла, невзирая ни на что. А так ратники ограничились тем, что взяли до дороге несколько деревушек — капля в море, если судить, сколько добра, скота и холопов можно было добыть в Лагожске. Мучаясь от того, что некого жечь и грабить, воевода ловил каждый миг, чтобы шептать Изяславу на ухо.

   — Княже, — начал он, отъезжая вместе с князем в сторонку, — ты только прикажи — мы лагожан вмиг повяжем. И князя тоже! И бояр! Коней в табуны пригоним, холопов наберётся — без числа! А за князя выкуп взять можно!

   — Ты что, боярин! Как можно? Сейчас...

   — Сейчас оно, верно, несподручно, — Ольбег Ратиборыч озирался по сторонам — был белый день, и войско шло вдоль берега реки Свислочи. — Но до Изяславля всего десяток вёрст. Как остановимся на ночлег, так мы их...

   — Нет, боярин. Князь мне сам сдался. Да и родич он мне. Сестра Ксения за ним замужем.

   — Тем лучше! По-родственному с княгиней о выкупе уговоритесь.

   — Нет! — повторил Изяслав. — Я слово дал!

   — Эх, княже, — покачал головой боярин. — Дед твой не таким был. Он Всеславову племени, как половецкому, никогда не верил. Зря ты лагожан свободно держишь. И оружие зря оставил. Вот увидишь — как подойдём к Изяславлю, так они на нас и бросятся!