Моногамист

— Да, особенно когда Марк находил меня в кабаках…

— У всех наших грехов есть последствия. Сейчас я позвоню этому твоему Тони и попрошу обследование вне очереди, чтобы не терять время. Инфекция может очень быстро прогрессировать.

Обследование я прошёл уже на следующий день, и у моей инфекции оказалось очень странное название: острый лейкоз во второй стадии.

— Это не приговор, Алекс, — плескался эмоциями Тони, а Мария плакала навзрыд.

— Во-первых, у тебя не самая злокачественная форма, а во-вторых, в наши дни вторая стадия — это практически 80 % полных выздоровлений! Мы начнём лечение завтра же. И я настаиваю на пересадке костного мозга сразу, не дожидаясь метастазирования.

Mansionair — Easier

Я долго слушал планы Тони на тему моего лечения, он вслух обдумывал свою стратегию для моего конкретного случая, советовался с Марией, а я размышлял о том, что судьба — истеричная выдумщица: даже в конце жизни не оставляет меня без своих сюрпризов. Объективно, весть о том, что моя кровь больна раком, оказалась самой прекрасной новостью за все последние пять лет… Мне несказанно повезло! Убивать себя нелегко, а решиться очень тяжело, ломая свои инстинкты выжить во что бы то ни стало. Не хотелось мне и в самом конце терзать себя этим ужасающим решением — убить себя самостоятельно, не дожидаясь, пока это сделает грёбаная жизнь. И вот нежданно-негаданно — облегчение! Оказывается там, наверху, мне решили помочь! Вот он, мой естественный конец: какая жизнь, такое и завершение — сгнить от рака под занавес. Но, как ни крути, это всё равно лучше, чем убить себя самому!

— А сколько я проживу без лечения?

Тони смотрит на меня с недоумением, Мария от шока перестаёт рыдать.

— Ну, я не знаю точно, но, вероятнее всего, от полугода до года, — отвечает Тони.

— Значит, в среднем у меня около восьми месяцев, и это также означает, что я с высокой долей вероятности дотяну до ноября. Получается, я умру в 33 года, в возрасте Иисуса. Мария, это ведь хороший знак, а? Как ты думаешь?

В этот момент моя сестра срывается с места, и, заливаясь слезами и захлебываясь злостью, начинает хлестать меня по лицу, щедро раздавая пощёчины.

— Ах ты, сволочь! — стенает она. — Ни один из моих детей не доставил мне столько хлопот и боли, сколько один единственный больной на всю голову чёртов брат! Вот нельзя же было полюбить нормальную девушку, не трахаться со всеми подряд, а создать семью, родить детей и ездить раз в год на отдых в Мексику! Нет! Надо было страдать хернёй по какой-то замужней дуре, которая не удосужилась поверить тебе и разглядеть твои чёртовы больные чувства! Нет! Надо было жениться на ком попало и постоянно попадать в полнейшее дерьмо, скатиться в чертову канаву, отыметь пол города девок и под завязку заболеть раком! Так нет же, тебе и этого мало, мало ты выпил моей крови, теперь тебе, вдобавок ко всему, приспичило отказываться от лечения? Да?

— Мария, прошу Вас, успокойтесь! — Тони отдирает сестру от моего многострадального лица. — Подобное бывает, у него просто шок, но у нас есть психологи, они быстро устраняют такие проблемы. Боже, Мария, посмотрите, что вы наделали, вы же разбили ему лицо! В его состоянии любая инфекция может оказаться смертельной!

— Господи, Алекс, прости меня, дурочку, — мгновенно перерождается моя сестра, приступ бешенства позади и теперь, похоже, настало время для конструктивного диалога.

— Ничего, не переживай так, ты не первая, а я уже привык, — успокаиваю сестру. — А теперь послушайте меня оба: я человек, и, несмотря на то, что часто ошибался и низко падал, я остаюсь личностью, а это означает, что имею право на желания и свои собственные, понятные только мне одному, решения: я не буду лечиться, и это не обсуждается. Тони, мне нужны рецепты на лекарства, которые могли бы снять ознобы и тошноту. А в дальнейшем, наверное, и те, которые снимают боль.

Сестра и партнёр по благотворительности, а теперь ещё и мой личный доктор пребывают в прострации, вызванной глубоким шоком.

— Я не буду наблюдать за этим бездарным и жестоким самоубийством. Не рассчитывай. Врача для рецептов найду тебе. Всё ты свободен, — таким было наше прощание после многолетней дружбы и борьбы с хворью, которая безжалостно тысячами выкашивает людей, не заботясь об их возрасте, национальности, цвете кожи или вероисповедании.

— Бывай, — отвечаю я сухо.

Мария вышла раньше, хлопнув дверью.

Не так тяжела сама по себе смертельная болезнь, как неизбежно порождаемое ею паломничество близких, друзей и даже знакомых. Мой случай оказался ещё и более запущенным из-за неустанных стараний моей сестры. Я всерьёз задавался вопросом: ну когда-нибудь ей должно же надоесть это?

Дело кончилось тем, в итоге, что я попросту скрылся в доме на берегу, который строил для Леры, отключил домофон, а дверь открывал только курьерам, привозящим мне лекарства или пиццу. Лекарства уходили очень быстро, а вот с пиццей было сложнее. Иногда я заставлял себя есть её, уж очень мне хотелось всё-таки дотянуть до 33-х лет! Последнее идиотское желание. Ведь все же имеют право на последнее желание, разве нет?