Моногамист

Не сразу понимаю, как своим пьяным взглядом ловлю в зеркале тонкую фигурку в голубой куртке, обмотанную оранжево-малиновой лентой ткани, и в этой ткани что-то спрятано… Спустя немалое время, по мере её приближения, я понимаю, что в ткани ребёнок… И ещё позднее, уже тогда, когда до боли знакомый силуэт равняется с моей машиной, до меня, наконец, доходит, что это ОНА…

Едва успеваю повернуть голову, чтобы выхватить те несколько мгновений, пока она проходит мимо, прямо возле меня… Мы находимся в жалких 20-ти сантиметрах друг от друга, весенний порывистый ветер развивает её волосы и конец малиновой ткани, я вижу профиль того самого лица, шею и голову ребёнка, это темноволосая девочка… Какие-то мгновения, несчастные секунды иллюзорной близости — это всё, что я могу позволить себе сегодня, сейчас, в этой жизни…

В следующей жизни я обязательно найду тебя вовремя, Лера!

Она отходит на приличное расстояние и… внезапно оборачивается, а я замираю… ведь она всё-таки почувствовала меня…

Мне хочется кричать ей, вопить: я здесь! Найди меня! Спаси, я погибаю без тебя, любимая! Прости меня за всё и пожалей, прими в свою жизнь в какой угодно роли, только не отталкивай и не гони…

Но она отворачивается и продолжает идти в свой дом, ведь узнать заросшего небритого мужика в очках, да ещё и сползшего под руль белого мерседеса, практически невозможно, не таким она помнит меня… Что ж, так, наверное, правильно… Пусть хранит в своей памяти то лучшее, что у нас было, где я был успешным и смелым, уверенным в себе, но не этой малодушной тенью, падшей во всех возможных смыслах. Теперь я не только не нужен ей, но и элементарно недостоин. Беги, Лера, беги в свой тёплый дом к своей семье, уноси ноги.

А у меня в голове впервые рождается мысль: «Не хочу жить… Больше совсем ничего не хочу…»

Глава 27. Ошибки

Sleeping At Last — "Saturn"

Возвращение домой показалось мне самым большим проигранным сражением в жизни. Почему именно сейчас? Да потому что надежд не осталось никаких, а вместе с ними умерли и желания. Жизнь потеряла свою привлекательность, краски поблекли, музыка перестала радовать, а запахи и образы возбуждать, осталась лишь пустота. Нет чувств, нет эмоций, нет желаний. А цели, те, что когда-то так влекли, побуждали действовать, вдохновляли свершать, заставляли стремительно двигаться и преодолевать преграды, вдруг превратились в бессмыслицу, в прах.

Я перестал жить, но продолжал существовать в заданных ранее рамках. Однако спустя две недели в моём смартфоне высветилось имя Моника, и лишь тогда я вспомнил о её просьбе встретиться с сыном.

— Да, Моника, у меня в последнее время был полнейший цейтнот по работе… да и в личной жизни тоже. Я встречусь с Джошем на днях, обещаю тебе!

В ответ тишина, потом едва различимый всхлип и голос плачущей матери, разрезающий пространство на мелкие осколки боли для моей и без того уже изрядно потасканной души:

— Уже не нужно, Алекс… Джош умер сегодня ночью…

Этот удар оказался последним и решающим. Вина — очень тяжёлое чувство. Ломающее. Корежащее. Искривляющее. Теперь в мою копилку добавилась ещё одна.

Похороны в дождливый апрельский день я не забуду никогда. Детский размер гроба способен размолоть выдержку даже у самых стойких, а я к таковым не отношусь. Похороны для большинства людей — это чаще всего неизбежная неприятная обязанность и лишь иногда болезненная.