Моногамист

Меня разбирает смех, и все остальные смеются тоже, а я всё больше проникаюсь к этим людям…

А Кира продолжает:

— Но это ему просто не кобыла, а дура какая-то попалась. Вот была бы она поумнее, к другому цыгану бы сбежала, да Лер?

В момент виснет неловкая пауза, Анатолий качает головой и потом почти незаметно, но персонально для своей жены, крутит пальцем у виска.

Лерины родители застывают с масками на лицах, не теряется только умудрённая жизнью Старенькая бабушка:

— А ну ка цыть-ка, дура-девка!

Лера смотрит некоторое время на свои руки, затем резкий взмах ресниц и жёсткий взгляд сестре. Не посмотрела, а ударила глазами.

Я почти перестаю дышать, и, как назло, у меня — профессионала в налаживании контактов, ни единой мысли в голове как сгладить ситуацию. Я вообще дико и совершенно нетипично для себя скован в этой семье, даже напряжён и на удивление молчалив.

Старенькая бабушка одним махом разряжает сжатый воздух нашей компании: протяжным добрейшим голосом зовёт Соню, сидящую у меня на руках:

— Сонь, а Сонь, а ну-ка иди-ка ты к бабушке, унучечка! Дай-ка хоть поважать тебя, ты гляди, какая ты стала, прям девица! Ну точная девица!

Соня зарывается лицом мне в подмышку, сжимая крепче меня своими ручонками, и глухо заявляет:

— Я хочу у папы…

На этот раз лица вытянулись не только у моих тестей, но даже и у Киры с Анатолием, а у Лериной мамы лицо так скривилось, будто она вот-вот заплачет. Лера даже бровью не повела — вот умеет она делать так, что не поймёшь, что там у неё на уме! Мою душу согрела только бабушкина реакция — та расплылась в улыбке, одарила меня полным восхищения и даже какой-то особенной благодарности взглядом:

— Ну, а бабунечка тебя ждала-ждала, все глазоньки в окошечко проглядела: а где же моя Сонечка, а что же ж это она ко мне так долго не едет, а я же ей зёрнышек из семечек наковыряла!

— Зёрнышек? — Сонина голова в момент выныривает и уже заинтересованно исследует глазами бабушкины руки.

— И ореховых тоже! Глянь-ка, чего у меня тут в платочке!

Соня тут же срывается, напрочь забыв обо мне, и летит к бабушке, топоча по деревянному полу просторной столовой.

— Ты гляди, помнит же ж, — уже самой себе комментирует Старенькая бабушка.

А я чуть не прослезился: это что такое? Реинкарнация Акулины? Да вряд ли, они точно жили в одно время на этой планете… Где-нибудь в 50-х…

Вечером уже:

— Лерочка, я постелю вам в папиной комнате — там кровать большая, Алёшу пусть Кира к себе на ночь забирает.

— Нет! Они ночуют у нас, — встревает Кира со своей обычной резкостью и безапелляционностью, — дом большой, места всем хватит.

— Не спорьте, — совершенно спокойно отвечает им моя Лера, — у нас здесь есть своя квартира, в ней и будем ночевать.

Кира с матерью обмениваются странными в своей внезапности взглядами: да, это та самая квартира, в которой мы с Лерой были любовниками, она все ещё есть, и мы всё ещё можем в ней жить. Упс, как неудобно вышло — наше прошлое никого не радует, и как бы щедро мы не улыбались друг другу и не заключали в объятия, все деликатно молчат про одно и то же: я разбил чужую семью, эгоистично присвоил себе чужую жену и чужих детей, сделав одного человека несчастным, а всех присутствующих обрёк на постоянную неловкость и борьбу с чувством «Всё это неправильно, товарищи!».

Неожиданно на помощь приходит Алёша, нарушив затянувшуюся паузу своим заявлением:

— Я хочу ночевать у тёти Киры!

— Ну, нам тогда хотя бы Сонечку оставьте, — просит моя тёща.

— Что же мы вдвоём только там будем? — Лера смотрит на меня вопрошающе, ей и самой неловко от всех этих ассоциаций, связанных с тем местом, которое она очень любит, между прочим!

— Ну и что ж такого! Самое время вам вдвоём побыть, чтобы никто не мешал, а то когда дети уж вырастут, так и не захочется! — торжественно сообщает нам Старенькая бабушка, единственная белая ворона в этом обществе осуждения, совершенно лишённая ханжества и предрассудков. Да я уже давно понял, что Лерина бабушка полюбила меня заочно, очевидно, с Артёмом отношения у них совсем не сложились.

Глава 48. Ковыль

Michele Bravi — Il Diario Degli Errori

На следующий день мы завтракаем у родителей, а потом должны отвезти детей к Артёму. Утром Лера надевает просторную рубашку, такую, какую не носят беременные (у неё с моей лёгкой руки уже завелись и такие — ну не могу я спокойно относиться к беременным покупкам — руки чешутся, слишком долго ждал…), но и которая, тем не менее, скроет её, совсем небольшой животик. Я знаю, зачем она это делает, и поддерживаю, понимаю её — мне тоже было бы адски больно. Он не заслужил этой боли. Он — хороший человек. Наверное.

Лера отводит детей и возвращается быстро, спустя 10 минут. Я жду в машине — мою физиономию ему тоже видеть незачем — мы бережём человеку нервы. Внимательно ищу на Лерином лице каких-нибудь «не таких» эмоций, но их там нет. Вот совсем нет. И это странно.

Домой мы едем молча, и я обдумываю этот факт: странно, что она не удручена, не огорчена таким беспорядком в жизни, ведь ни одна женщина не желает, что бы у её детей были разные отцы…