Моногамия

- Ничего сложного в этом рисунке нет: ни для кого не секрет, что дерево – символ корней человека, олицетворение семьи во всех её проявлениях: плодовитости, наследственности, родства, отеческих чувств и сыновних, одним словом это любовь, та, которая бывает только в семье. Случайностям тут не место. В кроне этого дерева зашифрованы инициалы, и нетрудно догадаться чьи. Некоторые из них нарисованы блёклой синей, почти серой краской – скорее всего, это ушедшие близкие, другие яркие, цветные – это живые люди. Например, там есть ярко зелёная буква М, это явно Мария, - зелёный символизирует близость родства. Там есть и другие зелёные буквы поменьше, скорее всего, это дети Марии. Ещё там есть алая V, соединённая и сплетённая с такой же алой А, и я бы рискнула предположить, что это инициалы моего имени и имени самого Алекса, но это исключено, так как, когда мы познакомились, они уже были там, ну или я плохо помню. Как то так.

На мгновение над нашим уютным песочным костром виснет тягучая тишина, а глаза Алекса смотрят на меня со страхом и удивлением одновременно, и по этому взгляду я понимаю, что разгадала его татуировку правильно. Спустя мгновения Анна спрашивает:

- Алекс, это правда? Для тебя так важна семья?

Он отводит свой взгляд от меня, смотрит на огонь и говорит тихо:

- Да.

- Но ты никогда не говорил об этом, - на этот раз удивлён уже Марк.

- А нужно?

- Обычно люди говорят о том, что важно для них, о том, что их по-настоящему заботит, это невозможно скрыть. Но только не ты, ведь так? – Кристен убирает, наконец, руки с его шеи, почувствовав, очевидно, свою неуместность, она заглядывает ему в глаза, и я вижу, я понимаю, кольцо на моём пальце не означает для неё ничего, и впервые осознаю всю масштабность планеты под названием «Алекс и женщины», где брак вероятно воспринимается с таким же весом, как одинокий возглас на переполненном стадионе… Я внезапно понимаю, что у меня нет никакой защиты от них, нет верности и преданности в его поведении, нет нежности, нет радости от обладания друг другом, и задаюсь вопросом, зачем вообще он заключил этот брак со мной, зачем притащил меня в свою жизнь? Что это, благодарность за то, что я одна была рядом, когда ему было плохо? Или месть за разбитое годы назад сердце?

Глава 11

Вскоре, после нашего приезда, моих детей сразил американский грипп. Они, американцы, ласково величают его «flu» , и этот флю играет в жестокие игры с новобранцами, нешуточно приближая их к грани, где близость трагичности неожиданно обжигает вас своим ледяным холодом, переполняя страхом и отчаянием. Я испугалась тогда очень сильно, больше всего за сына, больного астмой, но, к моему удивлению, основной удар пришёлся на дочь: лихорадочный лающий кашель, называемый ларингитом или крупом у нас, бывшем СССР, накрыл нас своей пугающей упорностью ближе к трём часам ночи. Раздавленная страхом и переживаниями в новой для меня стране, где я ничего не знала о медицине, я была поражена не тяжестью американской болезни, относимой к группе ОРЗ, а тем, как вёл себя Алекс: он принёс Соню мне, задыхающуюся от кашля и отёкшей гортани, спросил спокойно, без паники, но с сильным беспокойством, что делать ему, затем послушно выполнил всё: быстро укутал её и вынес на террасу, что обязательно при приступах ларингита, ведь там ей будет легче дышать.

Когда я вышла к ним, с горячим молоком, что также должно было помочь нам, застала неимоверно трогательную, пробирающую до изнеможения душу картину: Алекс качал Соню на руках, склонившись над ней и целуя с такой всепоглощающей нежностью, что у меня защемило в сердце. Он что-то пел ей тихим, ласковым голосом, таким, какой может быть только у человека близкого, родного, того, который никогда не бросит в беде, не спасует, не предаст, всегда поможет. Его широкие плечи и его сильные руки стали колыбелью для неё, эта невыразимая трансформация всегда манящей сексуальности в надёжное, крепкое и такое нежное убежище для моего ребёнка была настолько умиротворяющей, полной любви и искреннего желания отдать свои силы крохотному телу маленькой девочки, совершенно чужой ему, но так нуждающейся сейчас в его силе, его помощи.

Эта картина перевернула моё сознание, я увидела Алекса в совершенно новом свете, он вновь покорял меня, сам того не желая, ведь в то время он был очень далёк от стремления делать что-либо в угоду мне, слишком далёк…