Моникины

Кандидат вышел вперед и начал говорить. Память изменила бы мне, если бы я попытался точно воспроизвести речь оратора, но его взгляды и идеи произвели на меня такое сильное впечатление, что я не могу исказить их. Он начал с весьма уместного красноречивого восхваления английской конституции, которую он без колебаний объявил высшим в своем роде достижением человеческого разума. В доказательство этого он указал на тот несомненный факт, что она, пройдя через превратности и испытания стольких веков, приспособлялась к обстоятельствам, страшась всяких перемен. «Да, друзья мои, — воскликнул он с патриотическим воодушевлением, — под властью роз или лилий, Тюдоров, или Стюартов, или славного Брауншвейгского дома это великолепное здание устояло против бурь политических раздоров! Под своим кровом оно объединяло самых разных участников внутренних усобиц, оно давало защиту и тепло, одежду и пищу (здесь оратор в увлечении положил руку на плечо мяснику, который в своем фризовом сюртуке смахивал на откормленного борова) — да, пищу и одежду даже самому последнему из подданных короля. Но это еще не все: наша конституция чисто английская. Кто же будет таким низким, таким подлым, кто окажется столь неверен и себе, и своим предкам, и своим потомкам, чтобы отвернуться от подобной конституции, во всем и до конца английской конституции, которую мы обязаны передать в неприкосновенности грядущим поколениям?»

Здесь слова оратора были заглушены криками одобрения и восторга, так что этот вопрос можно было считать вполне разрешенным.

От конституции в целом оратор перешел к восхвалению той частицы ее, которая воплощалась в городке Хаусхолдер. Здешние жители, по его словам, были исполнены благородным духом независимости, готовностью поддерживать правительство, коего он был наименее достойным членом, и тем, что он в порыве политического вдохновения удачно назвал самым свободнорожденным сознанием своих политических прав. Этот лояльный и здравомыслящий городок никогда не расточал своего благоволения тем, кто не был так или иначе причастен к местным делам и собственности. Здесь понимают, что основой хорошего правления должна быть аксиома: доверять можно только людям, имеющим ощутимый и обширный интерес в делах страны. Без этого залога честности и независимости — чего мог бы ждать избиратель, кроме взяточничества и продажности, торговли его драгоценнейшими правами и подрыва его превосходных учреждений? Эта часть речи была выслушана в почтительном молчании, и вскоре избиратели разошлись, несомненно с лучшим мнением о себе и о конституции, чем то, которое у них сохранилось от предыдущих выборов.

Случаю было угодно, чтобы во время обеда (гостиница была переполнена) я оказался за одним столом со стряпчим, который в течение всего утра развивал большую деятельность среди избирателей. Как я вскоре узнал от него самого, он был доверенным владельца этого независимого городка. Он сообщил мне, что приехал сюда с расчетом продать эту собственность лорду Пледжу, упомянутому кандидату, ставшему теперь министром. Но наличные средства, на которые тот рассчитывал, вовремя не поступили, и сделка расстроилась в тот самый момент, когда крайне важно было знать, кому же принадлежат независимые избиратели.

— Впрочем, — добавил стряпчий, подмигнув мне, — его милость успел распорядиться неплохо. И в том, что его выберут, сомневаться приходится так же мало, как в том, что выбрали бы вас, если бы вы были местным землевладельцем.

— А это поместье все еще продается? — спросил я.

— Конечно! Мой патрон больше не может ждать. Цена назначена, и я, как его доверенный, уполномочен вести переговоры. Какая досада, что общественное мнение остается в состоянии неопределенности как раз накануне выборов!

— Тогда, сэр, я буду вашим покупателем.

Мой собеседник оглядел меня с изумлением и недоверием. Однако он был опытен в подобного рода делах и не хотел действовать опрометчиво.

— Цена поместья — триста двадцать пять тысяч фунтов, сэр, а поступления от арендаторов составляют всего лишь шесть тысяч!

— Отлично! Моя фамилия Голденкалф. Если вы отправитесь со мной в Лондон, то получите там деньги.

— Голденкалф? Как, сэр, вы единственный сын и наследник покойного Томаса Голденкалфа из Чипсайда?

— Он самый. Отец мой скончался меньше месяца назад.

— Простите, сэр, но дайте мне доказательства, что вы именно это лицо, — в подобных вопросах мы должны быть осторожны, — и тогда вы вступите во владение имуществом как раз вовремя, чтобы обеспечить свое собственное избрание или избрание кого-нибудь из ваших друзей. Я возвращу лорду Пледжу его маленький задаток, и в другой раз он будет точнее соблюдать свои обещания. Какой смысл в выборах, если слово аристократа не священно? Вы увидите, что здешние избиратели окажутся во всех отношениях достойными вашего доверия. Они столь же искренни, лояльны и прямодушны, как все им подобные в любом месте Англии. Тут не уклоняются от голосования! Это бесстрашные англичане, которые делают все, что говорят, а говорят все, что требует тот, чьими арендаторами они являются.