Монастырь

Она едва снова не расхохоталась, припомнив, как несколько дней тому назад после короткого стука он вошел в опочивальню с повелением немедленно явиться к его Светлости графу Тэлфрину. Гвендилена в тот момент сидела на кровати, зевая и потягиваясь. При виде «госпожи», едва прикрытой тонким одеялом, глаза Бертрана вытаращились, а слова застряли в глотке. Взгляд он тут же отвел, склонившись в поклоне, и весь день после этого вел себя так, будто ожидал страшного возмездия за наглое лицезрение столь божественной красоты.

А в случае, если бы Гвен нажаловалась – это она уже знала – его могли бы наказать куда суровее, чем заслуживал такой ничтожный проступок.

Нравы в Нордмонте действительно были заметно строже, чем в южных землях. Все женщины здесь, как и говорила матушка Айне, носили нижние рубахи, а в Килгерране принимали ванны отдельно от мужчин. Для солдатских утех имелся отдельно стоящий бордель; связи со свободными женщинами хотя и не считались предосудительными, но и не выставлялись напоказ, а одним из самых страшных преступлений считалось посягательство на девичью честь.

Законы на этот счет действовали старые, принятые еще во времена Первого королевства, но граф Тэлфрин, как и все его предки, даже и не помышлял об их изменении или отмене.

– Статуты корнов изначальны и по природе своей богодухновенны, – поучал старый Орнворт, – они лишь записаны людьми, но не сочинены ими. Говорят, что свитки с записями нашел сам Гутрум Длинноногий, первый властитель Нордмонта, в одной из пещер под священным Гленкиддирахом. Гнев богов настигнет всякого, кто посмеет пренебречь установленными правилами…

Под монотонное ботрмотание наставника Гвендилена, водя пальцем по строчкам, до боли в глазах вчитывалась в старинные манускрипты. Читала она пока медленно, но Орнворт почему-то решил, что его ученица должна знать содержание этих толстенных фолиантов назубок.

«И ежели кто схватит за палец свободную женщину без ее согласия и будет в этом уличен, должен уплатить золотой керн и поступить в услужение к ее семье на месяц и один день, а если схватит ее за локоть, должен быть лишен той самой руки, коей совершил оскорбление, а ежели лишит женщину чести без ее на то согласия, должен быть утоплен с камнями в болоте, а движимое его имущество отходит к ее семье…»

– О, матерь Боанн, у вас тут на Севере, похоже, вообще за девушками ухаживать опасно, – выдохнула Гвендилена, вызвав на себя очередной поток сварливых нравоучений.

Тем не менее, судя по рассказам Миа, столь суровые порядки распространялись в большей степени на господский замок и крупные селения, которыми управляли графские сотрапезники, а в прочих местах законы блюли не столь буквально, оставляя решение на откуп местным старейшинам и Советам женщин.

– Ежели всем руки рубить, так скоро ни одного жениха целого не останется, – пожимая плечами, рассуждала Миа, старательно изображая из себя умудренную годами знахарку. Гвендилену это обстоятельство изрядно забавляло. – А как иначе-то? Суженого себе непросто найти. Ведь надобно ж, чтобы не только душа в душу, но и телесно друг другу подходили. В здешних краях, хотя до свадьбы вместе и не живут, не принято это, праздники совместные все равно устраивают. У знатных вроде вас, конечно, все по-другому, и направо-налево благородные не гуляют.

– Так откуда ж бастарды тогда берутся?

– Бастард бастарду рознь, – пожала плечами Миа. – От нашего графа, например, кто угодно может ребеночка родить, но ежели его светлость прилюдно это дитя признает и назовет своим, значит, родился первородный. Главное – священная кровь. У знатных девиц, конечно, все сложнее. Если понесет, то это уж не скрыть никак. Так что если родит от неблагородного – это бастард. Конечно, не ровня первородным, но все равно – эорлин. Первородные девицы только от мужей рожать должны. Чистоту крови беречь нужно, и тут уж на кого отец укажет, с тем и под венец. Но случаи разные бывают, – с лукавым видом заключила она, – так что мои травы да умения нередко пригождаются.

В замке о Гвендилене вскоре закрепилось представление, соответствующее предположениям Миа: ее почитали за дальнюю родственницу Нитгарда Тэфрина, лишившуюся родителей и долгое время проведшую в плену у горцев. Что касается Арна и прочих солдат из отряда Модрона, что оставались в замке, то, насколько знала Гвендилена, их свидетельства этим слухам не противоречили: вспомнив рассказы матушки Айне, она легко догадалась, что наемникам сделали строгое внушение насчет того, что можно говорить, а что нельзя.