Монахиня. Племянник Рамо. Жак-фаталист и его Хозяин

— Вот он! Вот он!

— Как! Вон тот, что не торопясь едет к городским воротам?

— Он самый.

— Бросьте, вы с ума сошли; разве воры так ездят?

— Вор, вор, говорю я вам; он силой отнял у меня золотые часы…

Хлебопашцы не знали, как им согласовать крики торговца со спокойным аллюром Жака.

— Ах, дорогие мои, — восклицал тем временем коробейник, — я разорен, если вы мне не поможете; они стоят тридцать луидоров и ни одного лиара меньше. Помогите, он увозит мои часы, и если удерет, то часы пропали…

За дальностью расстояния Жаку не слышны были эти крики, но зато он мог легко разглядеть скопление народа; тем не менее это не побудило его прибавить шагу. Наконец, посулив крестьянам награду, коробейник уговорил их пуститься вдогонку за Жаком. И вот толпа мужчин, женщин и детей рванулась вперед с криками: «Вор! Вор! Убийца!» — а следом за ними и коробейник (насколько позволяла ему ноша) с теми же криками: «Вор! Вор! Убийца!..»

Они входят в город, ибо Жак и его Хозяин ночевали накануне в городе; я только что об этом вспомнил. Жители покидают дома, присоединяются к крестьянам и коробейнику и бегут, крича: «Вор! Вор! Убийца!..» Все они одновременно настигают Жака. Коробейник бросается на него. Жак ударом сапога сваливает его наземь, а тот тем не менее орет:

— Мошенник! Жулик! Мерзавец! Отдай часы! Ты мне их отдашь, но тебя все равно повесят…

Жак, сохраняя хладнокровие, обращается к ежеминутно растущей толпе и говорит:

— Здесь есть полицейский чиновник; пусть меня отведут к нему: там я докажу, что мошенник не я, а, быть может, этот человек. Правда, я отнял у него часы, но это часы моего Хозяина. Меня знают в этом городе: позавчера вечером мы с Хозяином приезжали сюда и гостили у окружного судьи, его старого друга.

Если я не сказал вам, что Жак и его Хозяин проезжали через Консиз и останавливались у тамошнего окружного судьи, то лишь потому, что это не пришло мне в голову раньше.

— Пусть отведут меня к господину окружному судье, — сказал Жак и тут же спешился.

Он находился в центре шествия: он, лошадь и коробейник. Они идут и приходят к воротам окружного судьи. Жак, лошадь и коробейник входят внутрь, причем Жак и коробейник держат друг друга за петли камзолов. Толпа остается снаружи.

Что же тем временем делал Хозяин Жака? Он дремал на краю проезжей дороги, надев повод на руку, а лошадь паслась вокруг спящего, насколько позволяла длина привязи.

Не успел окружной судья увидать Жака, как он воскликнул:

— Ах, это ты, мой бедный Жак! Что привело тебя сюда одного?

— Часы моего Хозяина, забытые им на камине и обнаруженные мною в котомке этого человека, а заодно и наш кошелек, который я оставил под подушкой: он найдется, если вы прикажете.

— И если это предначертано свыше… — добавил судья.

Тут же он приказал позвать своих слуг, и тут же коробейник, указав на рослого малого с подозрительной физиономией, недавно поступившего на службу к судье, воскликнул:

— Вот этот продал мне часы!

Судья, приняв строгий вид, обратился к коробейнику и своему слуге:

— Оба вы заслуживаете галер: ты — за то, что продал часы, а ты — за то, что купил…

Затем он сказал слуге:

— Верни купцу деньги и сейчас же снимай ливрею!

И коробейнику:

— Поторопись выбраться из этого края, если не хочешь повиснуть здесь навсегда. У вас обоих такое ремесло, которое не может кончиться добром… А теперь, Жак, займемся твоим кошельком.

Тогда выступила без всякого зова особа, присвоившая себе кошелек: она оказалась высокой, стройной девицей.

— Кошелек, сударь, у меня, — сказала она хозяину, — но я не крала, а он сам дал мне его.

— Я дал вам кошелек?

— Да.

— Это возможно, но черт меня возьми, если я помню…

Судья сказал Жаку:

— Знаешь, Жак, не будем распространяться дальше.

— Сударь…

— Я вижу, что она хорошенькая и покладистая.

— Сударь, клянусь вам…

— Сколько денег было в кошельке?

— Около девятисот семнадцати ливров.

— Ах, Жавота! Девятьсот семнадцать ливров за одну ночь — это слишком много и для вас и для него. Дайте-ка сюда кошелек!

Девица отдала кошелек судье, который вынул оттуда экю и шесть франков.

— Вот вам за труды, — сказал он, бросая ей экю. — Вы стоите дороже для всякого другого, кроме Жака. Желаю вам ежедневно получать вдвое, но вне моего дома; вы меня поняли?.. А ты, Жак, поторопись сесть на лошадь и вернуться к своему Хозяину.

Жак отвесил судье поклон и удалился без возражений, говоря самому себе:

«Плутовка, бесстыдница! Видно, свыше было предначертано, что поспит с ней другой, а платить буду я… Ну, Жак, утешься: разве с тебя не достаточно и того, что ты нашел кошелек и часы и что это так дешево тебе обошлось?»