Монахини и солдаты

Анна чувствовала своим долгом отговаривать Гертруду от неподходящего брака. Теперь она почувствовала, что ее долг — не оставлять Питера в его страданиях, понять, насколько они тяжелы, глубоки. И с нежностью, сдерживать которую было нелегко, она помогла ему найти облегчение в разговоре о его переживаниях. Больше того, переход от молчаливой скрытности к открытому разговору принес утешение и ей. Когда он наконец заговорил, Анне пришлось держать сердце в стальном кулаке. Хотя она не могла заставить себя не строить предположений относительно продолжительности его мрачного состояния, она все же старалась не искать обнадеживающих знаков. Не желала вникать в подробности его боли, чтобы не питать свою надежду. Она хотела быть для него необходимой. Она должна ждать, должна научиться метафизике ожидания. Она действовала осторожно, и ее не покидал страх.

Питер не бесновался, не стенал, отнюдь. Он говорил, как всегда, спокойно, тщательно выбирая слова. Как сейчас, когда он сказал:

— Не думаю, что смогу это выдержать… придется уехать.

«О, позволь мне поехать с тобой, милый!» — кричала ее душа.

— Куда, Питер?

— Думал уехать в Америку.

— Что вы там будете делать?

— Это вопрос. Я там никогда не найду работу. Что я умею делать? В сущности, ничего. Я британский госслужащий, администратор, этому обучен. И за пределами страны никогда не смог бы устроиться. Но можно хотя бы уехать из Лондона. Обращусь с просьбой перевести меня на север или в западные районы. Пока не проговоритесь никому…

— Не скажу.

— Я не могу оставаться здесь и пугать всех своей траурной физиономией.

— Вы можете остаться и…

— Научиться смеяться?

— Да.

— Анна, я не в силах.

— Не торопитесь решать.

— Я мог бы раньше срока подать в отставку и жить в Испании на пенсию.

— Не глупите.

— Вы наверняка считаете, что я сумасшедший, если по-прежнему настолько влюблен, что это никуда не годится. Знаю, я должен как-то справиться с собой, но, не уехав, не смогу этого сделать. Мне надо перестать досаждать вам, Анна, своим эгоистичным вздором.

— Вы мне не досаждаете.

— Вы так добры, так спокойны, так далеки от всего этого.

Питер, говорила она себе, не может сейчас ничего другого, как только думать о своих чувствах. А чем сама она занимается все время? Это, как он сказал, никуда не годится, а как прекратить? Она не должна позволять ему так разговаривать с ней, от этого ему только хуже. И нельзя, чтобы он сидел так близко в этой маленькой комнате, это пытка. А если она сейчас опустится на колени, возьмет его руку и заплачет? Как страшно хочется это сделать! Но это будет ошибкой, он настолько одержим, настолько поглощен другою, что полубезумен. Надо потерпеть, потерпеть, пока он немного не придет в себя, а тогда я удивлю его.

— Тим с Гертрудой, — сказала Анна, — были здесь у меня вчера, зашли пропустить глоточек.

Питер хмуро помолчал, потом сказал:

— Я почему-то не воспринимаю их как мужа и жену. Тим такой ребенок.

— Мы постепенно привыкнем смотреть на них как на женатую пару, во всяком случае, лучше постараться, ничего не поделаешь.

— Как они выглядят — нормально?

— Вы имеете в виду, выглядели ли они счастливыми? Да, вид у них был очень счастливый.

Это действительно было так, и Анна решила, что достаточно долго щадила чувства Питера.

— Вы правильно сделали, — сказал он, — что заставили меня взглянуть правде в глаза, пора мне понять, что это произошло, и не стараться выдумывать невесть что. Простите. Это все… мои дурные манеры. Мне не следует говорить об этом, не следует думать об этом. Нужно просто уехать. Пока останусь на какое-то время, а потом тихо исчезну из Лондона, никто и не заметит.

— Хватит жалеть себя, Питер, — резко сказала Анна, — а что касается того, что никто не заметит, вздор, я замечу.

— Вы — другое дело, — сказал он, — для вас я не пустое место. Да, я глупец. Говорят, поляки хотят или все, или ничего.

— Советую попытаться захотеть что-то, что сможете получить.

— Я такой эгоист, думаю только о себе, даже не поинтересовался, получили ли вы работу преподавателя, как хотели.

— Нет. Слишком я стара и не имею должного опыта.

— Извините… ну, вы получите работу, не волнуйтесь.

По правде сказать, Анна обращалась уже в четыре школы, ища место учителя латинского, греческого или французского языков. В одной у нее даже не приняли заявление, в двух других отказали без собеседования, в четвертой хотели, чтобы она преподавала немецкий, которого она не знала. А если она просто не сможет найти работу?

— Она приглашала меня на пятницу, — проговорил Граф. Он уже забыл о бедственном положении Анны. — Я, конечно, пойду. Не то чтобы Тим мне не нравился. Нет, я всегда относился к нему с симпатией. Но трудно переменить свое мнение о нем. Мне он кажется слишком… Это все так невероятно! Что подумал бы Гай? Я знаю Гертруду так давно, много, много лет…

— Питер, я тороплюсь…