Монады

Возвращаясь к прямой последовательности моего повествования. Даже не повествования, а излияния некоего последовательно-подобно выстроенного потока излияний, пытающегося сообразно своей мерности и протянутости проявить и явить бессвязную массу всяческих пакостей и несообразностей, наваленных в куче в невременном углу темной жизни. Все, мной перечисленное, вряд ли бы заслуживало внимание людей столь ответственных и значительных. И, повторяюсь, мне мучительно стыдно развертывать перед вами эту пакостную картину, заставляя вас порой содрогаться и страдать самим. Хотя, конечно, своим дьявольским воображением я сажаю вас на одну парту со мной в том достопамятном классе. На первую парту, вы помните? Я нагоняю перед вами рой милых и невинных школьных харит с чуть-чуть задранными поношенными коротенькими коричневыми платьицами, с надетыми поверх так называемыми фартуками. Они все заваливаются головами куда-то вперед, в какую-то словно манящую их пропасть. Они словно отделяются от своих легких и нетвердо-упёртых в пол носочками приподнявшихся истоптанных туфелек ножек, предоставляя вашим жадным глазам чуть приоткрывающуюся картину спрятанной, укрытой подюбочной жизни невинных и чистых существ. И вы, сдавливая дыхание, забыв про меня, про все ваши высокие миссии и обязанности, ползаете руками по приоткрывшимся частям чужих тел. Другие же из ваших, которых не захватило мое воображение и не предоставило в их распоряжение предметов прямого сладострастного возбуждения, поглядывают на вас порозовевших, подрагивающих, пускающих слабую струйку слюны из левого уголка рта, тоже начинают заходиться, закатывать глаза. Покуда вдруг мощная пощечина или удар по голове не останавливает вас всех, все еще не могущих отойти от содрогания и смиренно, как кролики, принимающих и сносящих удары и пощечины. Да. В общем вы тоже. Но я до такого не доходил. Все-таки я владел собой и ситуацией, и удары и пощечины, как правило, обрушивались на других, на таких вот как вы, открытых, и в общем-то, по-своему, невинных и беззащитных.

Вот, теперь вы знаете, каково мне было тогда. Теперь, без сомнения, вы сами надбавите мне за подобное еще баллов 40–45. И это только в угадывание некой ситуации в ее единичности, в отрыве от всяческих непереносимых и тяжело изживаемых психологических и социокультурных последствий. Господи! Что за этим и в этом кроется! Но я увлекся. Конечно же, я приношу извинения, за то, что без всякого вашего соизволения, обратил вас в предмет некоего условно-прогностического мысленно-экстраполяционного эксперимента. Но таков я. Конечно же, мало кто перед лицом столь высокого суда позволил бы себе так зарваться, давая волю своему черному и ничем не оправдываемому ни в его интенциях, ни в его сомнительных результатах воображению. Конечно же, по простому закону вытеснения, я спроецировал свои пакости на ваши чистые образы и мундиры, честные, спокойные, прохладные, хотя и мощные, готовые ко всему необходимому и достаточному, тела, однако лишь в пределах допущенных и положенных, тела.