Данная тема уже вполне успела хорошо обсудиться и у нас. В процессе дискуссий опять объявились традиционные вековые оппоненты – приверженцы естественного и приверженцы культуры. Нынешние руссоисты, в отличие от своего оптимистического предшественника, настроены весьма апокалиптически, предполагая (и, заметим, справедливо) непобедимую власть природы, представленную, в данном случае, генами. Другие же, сторонники культуры и социума, в какой-то мере, если не в области взглядов на насилие, то на преимущественную роль и доминацию культурного и социального опыта и воспитания, совпали с нашими большевиками. Они утверждали, что уж не такие они крокодилы эти гены, что мы их победим, что вообще полной идентичности достичь невозможно. Пацаны, все нормально!
Не будем вникать, по профессиональной неподготовленности, в горизонты нынешних научных возможностей или настаивать на не такой уж невозможной перспективе производства людей и овец гораздо большей одинаковости, идентичности, чем, скажем, достигла сама природа в производстве близнецов. Что, невозможно? – Отчего же!
Лучше обратим внимание на некоторые общекультурные процессы, отнюдь не порожденные этим фактом науки, но в которые он вполне вписался и тем самым обнажил в непривычной досель наготе. Прежде всего заметим, как в совсем недавнее время деторождение было вынуто из секса-удовольствия, как теперь, видим мы, секс вынут из деторождения-производства. То есть мы, фигурально выражаясь, стерилизованы, не нужны в нашей репродуктивной способности и функции. Осталось только убрать, как фантомные боли, всякую там склонность к нежности и тетеханью маленьких существ, вполне могущих быть замененными даже и не котятами-ягнятами, а просто мягкими игрушками.
Основная же проблема, обнажающаяся этой возможностью клонирования друг-другу-подобных существ – это проблема, называемая столь труднопроизносимым русским словом «самоидентификация», то есть определения себя в своей индивидуальности, непохожести во взаимосвязи с другими индивидуальными и непохожими. На этом строится, собственно, вся культурная деятельность человека – самоутверждение и авторство. Но при биологической одинаковости и усредненном банализированном социокультурном окружении и воспитании в больших городах эта проблема снимается, отменяется. Разговор на эту тему был бы смутен и запутан, если бы сама культура на наших глазах не проиграла этот сценарий совсем другими средствами, но в достаточной полноте, на примере вполне конкретных людей, с их помощью, как эдакую пророческую драму. Вспомним хотя бы нашего бесценного Павлика Морозова. И именно в этом узком смысле я хочу обратиться к примеру «Павлика» нынешних дней, в мировом масштабе разыгрывающего если не трагедию, то неисповедимость самоидентификации. Я имею в виду, как вы уже догадались, Майкла Джексона. Не будем обсуждать качество его музыки, текстов, пения, окружающей его перформансной машинерии (что само по себе заслуживает отдельного культурологического исследования, да, наверное, уже кем-то и проведенного). Просто обратим внимание на его имидж, культурное поведение, в котором как бы уничтожаются, отменяются в их фундаментальном и незыблемом значении полюса социального и культурного самоопределения нашего времени:
1) белый – черный (он ни белый, ни черный)
2) дитя – взрослый (он ни дитя, ни взрослый)
3) мужчина – женщина (он ни мужчина, ни женщина)
4) он ни человекообразный, ни роботоподобный (т. е. и то, и другое)
5) ни запрограммированный, ни спонтанный
6) ни антропоморфный, ни зооморфный (вспомним его «Триллер»)
Он и то, и другое, и третье, и все. Он – ничто. Он просто точка пересечения всех этих осей, скользя по которым, он легко обращается то в одно, то в другое. Он просто точка переведения одного в другое. Он – пустота, в лучшем смысле этого слова, и в высшем тоже. И в этом смысле, он – конечно, наиактуальнейший персонаж современной культуры, далеко оставивший позади себя Долли.
Но наука упорна, а мир беспределен – так что решайте.
Тело
Сей маленький сборник посвящен большой, просто огромной, огромнейшей проблеме телесности. А маленький потому, что посвящен маленькой стороне этой проблемы. Сторону-то даже трудно и определить, то есть эта проблема и есть определение тела в пределах досягаемости самого себя своими, доступными ему способами телесной же самоидентификации. Ну, немножко, может, проблема размыта всякими там внедрениями и замутнениями все заполнившей и с трудом изгоняемой дискурсивности.
Иной полижет, полижет свое тело, а вкуса так и не почувствует – пора, видимо, еще не подступила
Иной щупает, щупает себя, во все места залезает, а никакой памяти не остается – связь между нейронами, видимо, забилась
Иной окидывает себя взглядом, а все никак не может удостовериться ни в чем – критерии, видимо, сдвинулись
Иной хочет обнюхать себя всего, а вот только вторичный запах доходит – контакты, видимо, повреждены
Иной хочет вовсе забыть, забыть себя, а все себе под руку попадается – система блокировки, видимо, не срабатывает