Молот Люцифера

Город простирался внизу, теряясь в бесконечности. Здания отбрасывали длинные тени, которые громоздились одна на другую. Светились голубые прямоугольники плавательных бассейнов. Автомобили. В воздухе мигал через определенные интервалы яркий огонек – полицейский вертолет патрулировал мегаполис.

Харви отошел от окна. Направился к письменному столу, взял книгу. Положил. Снова погладил собаку. И осторожно, не доверяя себе, стараясь не делать резких движений, поставил какао на стол.

Во время походов по горам, на привалах, он не знал таких мучений. В сумерках он просто залезал в спальный мешок и моментально отключался. Бессонница изводила его только в городе. Раньше, много лет назад, он пытался с ней бороться, неподвижно лежа на спине. Теперь же он вставал и бодрствовал до тех пор, пока не начинал клевать носом. Только по средам он засыпал без проблем: тогда он занимался с Лореттой любовью.

Однажды, давным-давно, он пытался сломить эту привычку. Безрезультатно. А Лоретта… она залезала к нему в кровать и по понедельникам, но не всегда и ни разу – днем, когда светло. И никогда им не было так же хорошо – во вторник или в субботу: ведь именно в среду они знали, что им предстоит, и были полностью готовы.

А теперь этот обычай окончательно укоренился.

Харви прогнал прочь досужие мысли и сосредоточился на своей удаче. Хамнер не шутил. Документальной ленте быть. Рэндолл задумался над потенциальными проблемами. Понадобится специалист по съемке в условиях малой освещенности. Пожалуй, комету, придется снимать тайм-лапсом. Занятно. «Надо поблагодарить Морин Джеллисон, – сказал себе он, – милая девушка. Яркая. Гораздо более настоящая, чем большинство встречавшихся мне женщин. Плохо, что рядом крутилась Лоретта».

Новую мысль он придушил столь быстро, что едва успел ее осознать. Многолетняя привычка. Он знал слишком многих мужчин, убедивших себя, что они ненавидят своих жен, но в действительности не питавших к ним никакой неприязни. Не всегда по ту сторону забора трава зеленее – так учил его отец. И уроки, полученные от него, Харви не забыл.

Отец был строителем и архитектором. Он вращался в Голливуде, но так и не заполучил крупного контракта, который бы помог ему разбогатеть. Зато часто бывал на голливудских вечеринках.

У него находилось время и на то, чтобы ходить с Харви в горы. На привалах он рассказывал сыну о продюсерах, кинозвездах и сценаристах – о тех, кто тратит больше, чем зарабатывает, и создает себе образ, которому вечно всего мало.

«Нет им счастья, – говаривал Берт Рэндолл, – только и размышляют о том, что чужая жена лучше в постели или что она лучше смотрится на приемах. Вот чем все кончается. Чертов городишко верит собственным пиарщикам, и никому не удается жить так, как мечтается».

Чистая правда. Грезы бывают опасны. Лучше сосредоточиться на том, что имеешь.

«А у меня есть немало, – подумал Рэндолл, – хорошая работа, просторный дом, бассейн».

«Но это еще не оплачено, – пробубнил злобный голос в его голове, – поэтому на работе ты не можешь позволить себе делать то, что хочешь».

Харви этот голос проигнорировал.

В своем гало кометы не одни. Отдельные турбулентности близ центра гигантского вихря – вращающегося газового океана, чей коллапс породил Солнце, – сконденсировались в планеты. Яростный жар новорожденной звезды сорвал газовые оболочки с ближайших планет, превратив их в слитки расплавленного камня и металла. А те, что расположены дальше, остались гигантскими газовыми шарами – спустя миллиарды лет человечество назовет их именами своих богов. Но существовали и турбулентности, расположенные далеко от оси вихря.

Однажды такая турбулентность образовала планету величиной с Сатурн, и та продолжила набирать массу. Звездный свет озарял ее великолепные широкие кольца. На поверхности бушевали бури: ядро было добела раскалено энергией коллапса. Гигантская орбита располагалась почти перпендикулярно плоскости орбит внутренних планет системы, и ее величественное шествие через кометное гало занимало сотни тысяч лет.