Молох

— Молох, веришь, нет, в душе не е…у. Одно наверняка знать можно: приморские — порядочные люди. Помни, ты три дня пролежал в коме (от последнего слова меня обдало холодом). Все думали, что ты помер. Никому нельзя доверять. До прихода в лазарет я сделал звонок Карпову: он нам дал ещё день, чтобы ты оклемался. Но миссия должна продолжиться. Послезавтра на рассвете действуй согласно плану, а именно — добраться до Волковской целым и невредимым. Не знаю, что опаснее будет: пройти москалей или бесплодные земли.

— Какие земли?

— Не самый удачный эпитет. Я имею в виду два узла — через Владимирскую и Пушкинскую. Территории плохо исследованы. Но и план слегка поменялся. Постышев с Васьки то, как я понял, тоже никому не доверяет, и вместе с Кензо решил отправить ещё двоих бойцов на встречу. Двое пойдут с Адмиралтейской: Кензо и Белый Чулок.

— Странное…

— Она родом с Крестовского — схватив мысль налету, не дал договорить Глыба. — Интересная особа. Сань, ты знаешь, кого раньше именовали Белыми Чулками?

Я отрицательно мотнул головой.

— Женщин-снайперов прибалтийского происхождения. Воевали в девяностых против России. Нет, Чулок промеж глаз нам стрелять не станет. Диггерша просто родом из Литвы, оттого прозвище такое дали.

— Будем иметь в виду. Так… с Крестовского острова, говоришь? Мне же докладывали, что на севере Пятой ветки проживают одни бандюганы.

— Кто тебе такое поведал?

— Вышинский.

— Я аж хотел наехать — Глыба достал из-за пазухи горбуху хлеба, предложил мне. Мы малёхо подкрепились, после чего солдат продолжил; не дело говорить на пустой бунтующий желудок. — Мишка хороший парень, мог бы стать первоклассным диггером. Я с ним начинал свои вылазки. Пойми, у нас в питерском метро всё постоянно меняется, не успеваешь рта разинуть. Вон, вчера слышал, что каннибалы с Просвета ни с того ни с сего поставили ультиматум бордюрщикам. Они их выгоняют со своей территории. До конца недели должны отодвинуть границы за Чёрную речку. Иначе начнётся резня. Отключат генераторы, вырубят нахер свет. Они и без него то видят дай Боже. Что касается Фиолетовой ветки: Отчуждённые — да, живут, но они исправились что ль. Там нет власти, правит анархия, но анархия умно ведётся. Не как кировцы проклятые! Дай власть рабочему классу и пошла-поехала гражданская война. Там же никто ни на что не претендует, не берёт лишнего, паханы не буруют. Молодцы одним словом. Но и чужаков особо не радуют приёмом. Вдруг гегемонию кто попытается восстановить, м?

— Сколько у нас всего в подземке, мать честна́я — не нашёлся я с подобающим ответом.

— Тоже скажешь мне. Да до х…я и больше! Что-то мы с тобой от темы отклонились. Короче, Склифосовский, третьего диггера зовут Владлен Степанович. Не смейся, он коммунист, поэтому так официально.

Не успел я оформить очередной вопрос, как передо мной замаячила вода.

— Вот, попей. На чём я остановился? Ага, Владлен. Наверное, тебе Вышинский говорил что-нибудь о Звёздной, о том, что станция закрытая, никто не входит, не выходит. Как Советский Союз при Иоське и Кукурузнике. На самом деле не совсем… Звёздных также достала власть Вегана и москвичей, поэтому они решили помочь нам. Не больше, не меньше.

— Я вот что обмозговал — на этот раз смог я присесть. — Зачем мне вообще нужна эта помощь? Я и так со временем начинаю всё вспоминать. Правда, последнее такое воспоминание закончилось смертью.

— Да ты счастливчик! Дважды умер и до сих пор жив! Могу сказать по сему поводу лишь одно. Память, наши воспоминания — довольно странная штука, не находишь? Порой, пытаешься что-то вспомнить, а никак, и тут бам! На ровном месте пошли слёзы и сопли. Это, конечно, когда всякая херь лезет в голову. Подумай, Молох, где вариант, что ты всё вспомнишь? Некоторые воспоминания специально могут быть блокированы мозгом. К примеру, ты вспомнишь начало, конец, а что в середине — хоть убей. Мозг как бы защищает сам себя от ненужных воспоминаний. Не от тех, после которых сходил к другу, напился и забылся, а те, которые смогут иметь фатальные последствия для себя самого.

— Например?

Диггер жестами показал петлю вокруг шеи и высунул язык. «Ну и зрелище», — скажу я вам. Такой язык можно спокойно закинуть за спину. Я принялся ржать. Глыба сделал тупое лицо, затем сам загоготал так, что в лазарете показалась голова медсестры, на лице которой запечатлелись все человеческие страхи. Девушка закрыла дверь и мы ещё пуще рассмеялись. Палата № 6: «Мама, мы все тяжело больны».

— Смех смехом, а теперь ближе к делу — Глыба принялся вытирать слёзки. — Ремингтон у тебя пропал. Сожалею. Но он тебе не понадобится, когда ты вступишь на порог Чернышевской. Тем паче.

— У меня и патронов не оставалось. Но всё равно жаль — я выдержал театральную паузу. — Малышку.