Молодые невольники

Но их дежурство было напрасно: измученные, истомленные, умирающие от голода и усталости белые пленники думали только об отдыхе, который им, наконец, позволено было вкусить.

На рассвете следующего утра невольникам дали выпить немного шени и затем караван снова отправился в путь.

Солнце, поднимаясь на безоблачном небе, палило, казалось, еще сильнее, чем накануне; ни одного дыхания ветра не проносилось по бесплодной пустыне. Атмосфера была так же горяча и неподвижна, как и песок под ногами. Пленники уже не чувствовали голода: жажда неутолимая, палящая заглушала всякое другое чувство.

— Скажите им, чтобы мне дали напиться, или я умру, — прошептал Гарри крумену сдавленным голосом. — Я стою денег и, если Голах даст мне умереть из-за капли воды, то он безумец.

Крумен отказался передать эти слова начальнику.

— Это кончится только тем, — объявил он, — что навлечете на себя гнев шейха, и он вас прибьет.

Колин обратился к сыну Голаха и знаками дал ему понять, чего он просит. Черный юноша, вместо всякого ответа, состроил ему насмешливую гримасу.

Отряд неутомимо двигался вперед.

У одной из жен шейха было трое детей, а так как каждая мать сама должна смотреть за своим потомством, то ей приходилось дорогой сильнее утомляться, чем ее товаркам. От нее требовалась большая бдительность, чтобы трое ее непослушных малышей, качавшихся на спине мехари, не слетели на землю. Путешествовать, таким образом, ей казалось очень утомительным, и она не прочь была бы найти себе помощника или няньку.

Ей хотелось заставить кого-нибудь из невольников нести старшего ребенка, мальчика четырех лет.

Колину суждено было поступить в услужение к негритянке. Все усилия молодого шотландца избавиться от ответственности, угрожавшей ему, были напрасны. Женщина действовала решительно, и Колин должен был повиноваться, хотя он сопротивлялся до тех пор, пока она не погрозилась позвать Голаха. Этот аргумент показался мичману убедительным, и молодую обезьяну посадили ему на плечи. Негритенок ногами обвил шею моряка, а руками крепко держал его за волосы.

В то время, как Колин вступал в новую должность, начинало темнеть, и двое черных, служившие сторожами, пошли вперед с намерением выбрать место для постановки палаток.

Нечего было бояться, что кто-нибудь из невольников попытается бежать: они все слишком желали получить то маленькое количество пищи, которое обещала им вечерняя остановка.

Изнемогавший от усталости и к тому же обязанный тащить ребенка, Колин остался позади. Мать ребенка, внимательно следившая за своим первенцем, умерила шаг своего мехари и направила его к молодому шотландцу.

После того, как верблюды были развьючены и палатки поставлены, Голах занялся распределением ужина. Порции были еще меньше, но они были уничтожены пленниками еще с большим удовольствием, чем прежде.

Билл объявил, что то краткое мгновение, в которое он съедал свою порцию похлебки, вполне вознаграждало его за все перенесенные страдания в течение дня.

На следующее утро, когда караван выступил в путь, черный мальчуган был опять поручен Колину, впрочем, ему не все время приходилось его нести: малыш часто шагал рядом с ним.

В продолжение первой части дня шотландец и его ноша довольно удачно шли рядом со всем караваном. Иногда они даже бывали впереди. Внимание мичмана к ребенку было замечено Голахом, лицо которого высказало немного человеческого чувства гримасой, долженствовавшей изображать улыбку.

Около половины дня Колин, казалось, утомился своим дневным путешествием и начал отставать, как и накануне. Мать, обеспокоенная, остановила своего верблюда и дождалась, пока шотландец и ребенок догнали ее.

Билл был очень удивлен поведением Колина в предыдущий вечер, особенно терпением, с которым он подчинился обязанности нянчиться с ребенком. Здесь была тайна, которой он не мог понять и которая также интриговала Гарри и Теренса, несмотря на их личные заботы.

Спустя немного после полудня негритянка пригнала Колина к каравану, заставляя его идти впереди себя резкими криками и нанося ему удары сплетенным концом веревки, которая ей служила для понукания верблюда.

Гарри, шагая рядом с круменом, попросил его объяснить значение слов, выкрикиваемых негритянкой по адресу шотландца.

Крумен сказал, что она называла его свиньей, лентяем, христианской собакой и неверным и грозила убить его, если он будет отставать от каравана.

Гарри и Теренс продолжали свой путь, огорченные за своего друга, которому и в этот день могло грозить такое же обхождение негритянки, как и накануне. Билл даже убавил шагу, чтобы лучше все видеть и слышать…

— Я теперь нисколько не удивлюсь, — сказал Билл, догоняя обоих мичманов, — почему Колин так интересуется маленькой обезьянкой.

— Что такое, Билл? Что ты узнал? — спросили Гарри и Теренс.

— Ярость негритянки и все эти крики и удары — одно притворство.

— Ошибаешься, Билл, это все твои выдумки, — сказал Колин, который с ребенком на спине шагал теперь рядом со своими спутниками.

— Нет, нет, я не ошибся, женщина к тебе благоволит, Колин… Ну-ка, скажите, что она дает вам есть?