Молодые львы

Христиан осмотрелся. Кухня почернела от дыма и времени. По холодной печке ползли два больших черных таракана. На подоконнике, завернутое в капустные листья, лежало масло, а на столе — большая буханка хлеба.

— Возьми масло и хлеб, — сказал Христиан Бушфельдеру. Затем он по-французски обратился к женщине: — Мамаша, тащи все спиртное, какое есть в доме: вино, кальвадос, выжимки — все, что есть. А если попытаешься утаить хотя бы каплю, мы сожжем дом и зарежем всех твоих коров.

Старуха молча смотрела, как Бушфельдер забирает масло, губы ее дрожали от негодования. Однако, когда Христиан обратился к ней, она заговорила.

— Это варварство, — сказала она. — Я сообщу о вас коменданту. Он хорошо знает нашу семью, моя дочь работает в его доме…

— Все спиртное, мамаша, — грубо повторил Христиан. — И быстро!

Он угрожающе помахал автоматом.

Женщина пошла в угол кухни и подняла дверцу подполья.

— Алуа! — закричала она вниз, и ее голос эхом разнесся по всему подполью. — Пришли солдаты. Они требуют кальвадос. Принеси его сюда. Неси все, иначе они убьют коров.

Христиан усмехнулся. Он посмотрел в окно. Солдаты все еще были на месте. К ним прибавились двое чужих, без оружия. Они быстро говорили, энергично жестикулируя, и все солдаты собрались вокруг них.

На лестнице, ведущей в погреб, послышались шаги, и в кухне появился Алуа, неся в руках большую бутыль. Ему было за шестьдесят, и годы тяжелого труда нормандского фермера наложили отпечаток на его морщинистое лицо. Большие, узловатые, коричневые руки, сжимавшие бутыль, дрожали.

— Вот, — сказал он. — Это мое лучшее яблочное вино. Я вам ни в чем не отказываю.

— Очень хорошо, — сказал Христиан, забирая вино. — Спасибо.

— Он благодарит нас, — с горечью сказала старуха, — но ни слова не говорит о плате.

— Пошлите счет, — осклабился Христиан, забавляясь сценой, — вашему другу, коменданту. Идем, — подтолкнул он Бушфельдера.

Бушфельдер вышел. На улице была слышна ожесточенная стрельба, на этот раз значительно ближе; над самой головой с вибрирующим ревом проносились самолеты.

— Что это? — выглянув из-за двери, встревоженно спросил Алуа. — Вторжение?

— Нет, — ответил Христиан. — Это маневры.

— Что же теперь станет с нашими коровами? — крикнул вслед ему Алуа.

Христиан ничего не ответил старику. Он подошел к стене сарая и поставил бутыль на землю.

— Вот, принес, — сказал он солдатам, — подходите и пейте. Пейте сейчас, кто сколько может, и налейте по одной фляге на двоих. Через десять минут мы должны быть готовы отправиться на соединение с полком, — сказал он улыбаясь, однако никто не улыбнулся в ответ. Тем не менее один за другим они подходили к бутыли, пили и наполняли фляги.

— Не стесняйтесь, — сказал им Христиан. — Это за родину.

Двое приблудившихся солдат подошли последними. Они жадно начали пить. Их глаза налились кровью и беспокойно бегали по сторонам, вино стекало по подбородку.

— Что с вами случилось? — спросил Христиан, когда они поставили бутыль на землю.

Солдаты переглянулись, но продолжали молчать.

— Они находились в двух километрах отсюда, — ответил за них солдат по фамилии Штаух, стоявший рядом с Христианом. Он жадно кусал от большого куска масла, которое держал в одной руке, запивая его вином из фляги. — Их батальон был застигнут врасплох, и только им двоим удалось спастись. На них напали американские парашютисты. Они не берут пленных и убивают всех подряд, и все они пьяные. У них танки и тяжелая артиллерия… — визгливым, неровным голосом продолжал Штаух, жуя масло и запивая его вином. — Их тысячи. Отсюда до самого побережья все забито войсками. Никакого организованного сопротивления нет.

Двое спасшихся в знак согласия энергично кивали головами, а их глаза беспокойно перебегали от Христиана к Штауху.

— Они говорят, что мы отрезаны, — продолжал Штаух. — Связной, прорвавшийся из штаба дивизии, сказал, что там никого не осталось. Американцы застрелили генерала и закололи ножами двух полковников…

— Заткнись! — крикнул Христиан Штауху. Он повернулся в сторону двух беглецов. — Убирайтесь отсюда! — закричал он на них.

— Куда же мы пойдем?.. — взмолился один из них. — Везде парашютисты…

— Убирайтесь отсюда! — еще громче крикнул Христиан, проклиная судьбу, которая послала на его голову этих двух солдат и позволила им пять минут болтать с его людьми.

— Если я увижу вас здесь через минуту, я прикажу своим солдатам пристрелить вас. И если вы еще когда-либо попадетесь мне на глаза, я предам вас военному суду, и вас расстреляют за дезертирство.

— Господин унтер-офицер, пожалуйста…

— Даю вам одну минуту, — повторил Христиан.

Двое солдат дико оглянулись вокруг, повернулись и затрусили прочь. Затем их охватил панический страх, и они побежали что есть силы, пока не скрылись за изгородью соседнего крестьянского поля.