Они все еще ехали в штабном автомобиле и даже умудрились запастись горючим, слив бензин из бака разбитого грузовика. Колонна, в которой они оказались, то двигалась, то замирала на узкой, извилистой, разбитой дороге, которая выползала из Эс-Саллума и поднималась к Киренаикскому нагорью. Далеко внизу белели остатки стен, живописно разбросанные по берегам бухты, которая своей формой напоминала замочную скважину. Ярко-зеленая вода с приближением к обожженной земле меняла цвет на голубой. На дне покоились останки кораблей, словно свидетельства давно уже отгремевших войн. Легкая зыбь чуть размывала их контуры.
Тик у пилота все усиливался, и теперь он постоянно пытался поймать свое отражение в зеркале заднего обзора, чтобы уловить момент начала подергивания и как-то изучить его. У пилота ничего не получалось, он злился, а прошлой ночью, засыпая, орал благим матом. Гарденбурга он уже порядком утомил.
Внизу, в городе, появились хотя бы первые признаки восстановления порядка. Вокруг Эс-Саллума стояли зенитки, два батальона пехоты окапывались на восточной окраине, генерал ходил вдоль берега и, размахивая руками, отдавал приказы.
Из растянувшейся на километры колонны выводилась бронетехника, которая сосредоточивалась в резервной зоне, за позициями пехоты. С того места высоко в горах, где они сейчас находились, было видно, как внизу маленькие человечки заливают в баки горючее, пополняют боезапас.
Гарденбург стоял на заднем сиденье, пристально оглядывая панораму бухты. В то утро ему даже удалось побриться, хотя у него сильно поднялась температура. Губы потрескались, покрылись нарывами, старую повязку Гарденбург сменил на чистую, но он уже опять выглядел как солдат.
– Вот здесь мы их остановим, – объявил он. – Дальше они не пройдут.
И тут же, словно отвечая на его слова, с моря налетели самолеты. Шли они на небольшой высоте, и низкий гул их моторов заглушил рокот ползущих в гору танков. Самолеты летели в четком строю, клином, словно на воздушном параде. Казалось, скорость у них совсем маленькая и сбить их можно чуть ли не рукой, но почему-то никто по ним не стрелял. А потом Кристиан увидел падающие по крутым дугам бомбы. Они начали взрываться на горном склоне. Шедший впереди и выше грузовик снесло с дороги, и он, переворачиваясь в воздухе, рухнул в стометровую пропасть. Из кузова вылетел сапог, словно кто-то в последний момент решил спасти самое ценное, что у него было.
Бомба взорвалась совсем близко. Кристиан почувствовал, как его поднимает в воздух, и подумал: «Это несправедливо, после того, что мы вынесли, это несправедливо». Он знал, что его ранило, хотя и не ощущал боли, знал, что вот-вот лишится чувств, и его это вполне устраивало, даже хотелось нырнуть, расслабившись, в этот бешено крутящийся, многоцветный и безболезненный омут. Он потерял сознание.
Прошло какое-то время, и Кристиан открыл глаза. Что-то придавливало его к земле. Он попытался высвободиться, но ничего из этого не вышло. Пахло сгоревшим порохом, обугленным камнем, горящими резиной, кожей, краской. Потом он увидел китель, повязку и понял, что это лейтенант Гарденбург. Лейтенант ровным, спокойным голосом раз за разом произносил одну и ту же фразу: «Доставьте меня к врачу». Опознать Гарденбурга Кристиан мог только по голосу, нашивкам и повязке, потому что под ней пузырилась красно-белая масса, а спокойный голос доносился откуда-то из глубины, прорываясь сквозь красные пузыри и белые полоски, которые, похоже, и не давали распасться тому, что осталось от лица лейтенанта Гарденбурга. Борясь с застилавшим сознание туманом, Кристиан попытался вспомнить, где же он видел что-то похожее. Но кладовые памяти никак не желали открываться, и он чувствовал, что вот-вот снова провалится в небытие. Однако Кристиан вспомнил: лицо лейтенанта напоминало грубо очищенный гранат, испещренный прожилками, темно-красный сок которого сочился из вспоротых бездушным ножом спелых шариков на ослепительно белую фарфоровую тарелку. А потом Кристиана пронзила боль, и очень долго он не мог думать ни о чем другом.
Глава 17
– Они заверяют меня, – бинты, из-под которых доносился голос, чуть глушили его, – что через два года у меня будет новое лицо. Я не питаю никаких иллюзий. Конечно, в киноактеры с таким лицом меня не возьмут, но я уверен, что оно будет вполне пристойным.
Кристиану уже доводилось видеть «пристойные» лица, над которыми поработали хирурги, штопая изуродованные черепа. Уверенности Гарденбурга он не разделял, но спорить не стал.
– Разумеется, господин лейтенант.
– И очень велика вероятность того, что уже через месяц я буду видеть правым глазом. Даже если врачам не удастся сделать большего, это будет победа.
– Разумеется, господин лейтенант, – отозвался Кристиан.
Он сидел между двух кроватей в затемненной комнате виллы на прекрасном острове Капри в Неаполитанском заливе. И залив, и остров, и вилла купались в лучах зимнего солнца. Правая нога Кристиана, забинтованная, негнущаяся, едва касалась пяткой мраморного пола, костыли он прислонил к стене.