Молодые люди

Подъемный кран с длинной стрелой подает на высоту новые контейнеры с кирпичом. Принимая их, каменщики машут руками, показывая машинисту, куда направить и где опустить груз. Много других товарищей Алеши по бригаде рассеяны по всему квадрату растущих стен этажа. Два голоса внезапно заводят быструю маршевую песенку: «Вставай, вставай, кудря-а-вая…» Сосед слева кричит: «Алеша, кинь покурить!». Но руки сами собой подчинились ритму чужой песни, и так ловко им укладывать, постукивать, смазывать, что неохота прерывать работу даже на короткий миг. «Бери», — отвечает Алеша и подставляет грудь подбежавшему товарищу, чтобы тот мог достать курево из-за бортов ватника.

В течение всего рабочего дня с высоты последнего этажа раскрывалась перед Алешей во всю ширь горизонта радующая душу картина: толстые хвосты дыма вьются, тянутся с разных сторон под низким, стынущим в предчувствии близкой зимы небом; ослепительными искрами, бесцветными в ядре и фиолетовыми, оранжевыми, сиреневыми, веером брызжущими вокруг жгучей точки, вспыхивает электросварка в переплетах мощных железных конструкций. По нескольку раз в день студеный воздух ощутимо вздрагивает от внезапного удара прорвавшейся наружу огненной реки — бежит и бежит вдали по длинному желобу поток кипящего пламени, — это выпускают из домны новую плавку. Куда ни глянь, вперед ли, назад, в стороны, — всюду ворочаются башенные краны над растущими стенами из кирпича или бетонных плит… И сколько молодых рук за всем этим! С гордостью думал об этом Алеша. Да, много, очень много юношеских крепких рук приводят в движение турбогенераторы на ТЭЦ, днем и ночью заставляют шуметь без устали тысячи станков в многочисленных цехах, с ужасающим грохотом ввергают в доменную печь из обширных движущихся по подвесным рельсам автоматических вагонов-весов руду, кокс, доломит, и перерабатывают сырую нефть в высокооктановое горючее, в драгоценные масла, и упрямо возводят все новые и новые кварталы зданий.

Но рядом с этими многообразными картинами большой жизни, видимыми или только угадываемыми с высоты карнизной кладки, мог Алеша отмечать под собой на земле и мелкие огорчительные подробности человеческого житья-бытья. Вон опять паренек, потерявший и шапку и облик человеческий, бредет зигзагами по тротуару; две девчонки, выбравшись из магазина, опасливо сторонясь встречного забулдыги, на ходу оживленно рассматривают только что сделанные покупки — вязаные шерстяные кофточки, лакированные пояски. Свора дворовых собак, науськиваемая злым мальчишкой, выгнала из ворот неведомо откуда забредшую чужую корову, и она, преследуемая остервенелым лаем, тяжело трусит через улицу, пересекает только что проложенный трамвайный путь, уходит на пустырь, после чего вся свора, затихнув, с чувством исполненного долга возвращается, деловито помахивая хвостами, скрывается за ворота между двумя большими, уже обжитыми новенькими корпусами с вывешенным для просушки на балконах выстиранным бельем…

Так сменялись дни. Уже за проемами окон реяли пухлые снежинки, падали и подымались, гонялись друг за дружкой вкось и вбок. Туманное, тусклое, катилось за ними солнце, и уже после пяти часов дали окутывались тишайшими, синеватого отлива, красками. С этих именно пор Алеша начал все чаще вспоминать о доме: что-то теперь в Москве? Как хотелось ему хоть на миг увидеть березку в глубине чужого двора, что видна из окон кухни: конечно, она опять оделась в пуховой легкости шубку, и шубка эта по временам от порывов ветра дымится искристой пылью. А за станцией метро «Автозаводская» сразу по выходе из теплого тоннеля так вкусно пахнет по утрам: там возле булочной в час перед первой сменой всегда разгружают крытые машины, полные свежеиспеченного хлеба. А с конечных остановок автобусов и троллейбусов сотни, тысячи рабочих спешат на завод, и Алеша, сливаясь с их потоком, бывало, шел вместе со всеми через обширный сквер в снегу и вскоре улавливал запах нагретого железа, сохнущей краски — привычный, волнующий запах своего завода. Вот уже и проходная… Как весело, как шумно и бодро начинался день в цеху, среди стольких станков, обрабатывающих детали мотора!.. А здесь… здесь все-таки чужбина, — сердце еще не прилепилось к новым местам, какие бы замечательные дела ни творились кругом… Нет, еще не отобрало сердце в новой жизни ничего такого, с чем можно было бы породниться, как стой березкой, или с памятным щелкающим звуком турникета в проходной автозавода, или с круто выгнувшейся двойной аркой ночных огней через мосты на Москве-реке… «Хватит! — с раздражением, почти гневно одергивал Алеша себя в минуты особо острых припадков вот таких сопоставлений прошлой и нынешней своей жизни. — Стоп!.. А то еще заскулишь, заскучаешь, как этот бродяга и вор с клеймом «трын-трава»… Точка! Здесь теперь твой дом, здесь, Алексей Громов!.. Запомни навсегда: здесь — и ни в какой другой точке мира!».

Однажды в метельный вечер Алеша получил новое письмо от Толи Скворцова. Такие минуты связи с прошлым всегда были праздничны.