Молодые дикари

Мать Рафаэля Морреза приехала в Гарлем из маленького городка Вега Байя, находящегося в Пуэрто-Рико. Там Виолета Моррез должна была работать с восьми утра и до шести вечера. Это верно, что в Нью-Йорке условия были лучше и выше заработок, но в Пуэрто-Рико после работы она шла бы домой к своему сыну, а здесь, в Нью-Йорке, она не могла больше этого делать. Ее сын мертв.

Она приехала в Нью-Йорк по настоянию мужа. Он работал мойщиком посуды в ресторане на Сорок второй улице и обосновался здесь годом раньше, живя у родственников и откладывая деньги, чтобы в конце концов снять квартиру и привезти жену и сына. Она переехала к нему против своего желания. Она знала, что Нью-Йорк – город больших возможностей, но очень любила Пуэрто-Рико и страшилась покидать знакомые и безопасные места. Спустя шесть месяцев после их приезда в Нью-Йорк муж ушел к другой, предоставив ей и сыну самим находить способы к существованию в огромном городе.

Сейчас, в тридцать семь лет (на два года старше жены Хэнка), – Виолете Моррез можно было дать все шестьдесят лет. Она была худая, с изможденным лицом, и только глаза и губы говорили о былой красоте. Квартира ее находилась на четвертом этаже в доме без лифта.

Они молча сидели в маленькой гостиной, и она так смотрела на Хэнка, что он чувствовал себя неловко, понимая: это то же самое, что смотреть в глаза огромному горю, которое требовало одиночества и не нуждалось в сочувствии.

– Что вы можете сделать? – сказала она. – Что вы сможете сделать?

– Я позабочусь, чтобы восторжествовало правосудие, миссис Моррез, – ответил Хэнк.

– Правосудие? В этом городе? Не смешите меня. Правосудие существует только для тех, кто здесь родился. Для других нет ничего, кроме ненависти. Это – город ненависти, сеньор.

– Я пришел искать помощи для дела вашего сына, миссис Моррез. Все, что вы можете рассказать мне…

– Помочь его делу, да. Но не ему. Вы никогда уже не сможете помочь Рафаэлю. Слишком поздно. Мой сын мертв, а те, кто убил его, все еще живут. И, если они останутся жить, они еще будут убивать, потому что это не люди, это – звери. Это – звери, полные ненависти. – Она помолчала, глядя прямо ему в глаза. Затем, словно ребенок, задающий вопрос отцу, почему небо синее, спросила: – Почему в этом городе ненавидят, сеньор?

– Миссис Моррез, я…

– Меня учили любить, – продолжала она, и в голосе ее вдруг послышалась тоска и в то же время нежность, которая на мгновение подавила горе. – Меня учили: самое прекрасное в жизни – любовь. Меня учили этому в Пуэрто-Рико, где я родилась. Там легко любить. Там тепло, люди не спешат и здороваются с тобой на улице. Они знают, кто ты, знают, что ты Виолета Моррез. Они говорят: «Привет, Виолета, как здоровье? Что слышно от Хуана? Как сын?» Это очень важно – чувствовать себя человеком, как вы считаете? Важно знать, что ты – Виолета Моррез и что люди на улице узнают тебя. Здесь совсем иначе. Здесь холодно, все торопятся, и здесь нет никого, кто бы сказал: «Привет, Виолета» или поинтересовался, как ты себя чувствуешь сегодня. В этом городе нет времени для любви. Есть только ненависть. И эта ненависть отняла у меня сына.

– Правосудие восторжествует, миссис Моррез. Я здесь, чтобы позаботиться об этом.

– Правосудие? Есть только одно правосудие, сеньор. Убить убийц так, как они убили его. Надо отнять у них зрение и броситься на них с ножами, как они сделали это с моим Ральфи – это и будет правосудием. Для зверей есть только одно правосудие. А они звери, сеньор, не ошибитесь в этом. Если вы не пошлете этих убийц на электрический стул, больше не будет безопасности. Я говорю вам это всем своим сердцем. Будет только страх. Страх и ненависть, и они вместе будут править городом, а порядочные люди будут прятаться в домах и только молиться богу. Мой Рафаэль был хорошим мальчиком. Он никогда в жизни не сделал ничего плохого. Он был нежным и добрым. Его глаза не видели, сеньор, но у него было большое сердце. Знаете, легко думать, что слепой нуждается в постоянной заботе. Это ошибка, которую мы совершаем. Я сделала ту же самую ошибку. Я постоянно следила за ним, заботилась о нем, постоянно, постоянно, до тех пор, пока мы не переехали сюда. Затем его отец ушел от нас, и я должна была пойти работать. Каждый должен есть. Пока я работала, Рафаэль был на улице, на улице его и убили. Хороший мальчик. Умер.

– Миссис Моррез…

– Вы можете сделать только одно для меня и моего Рафаэля. Только одно, сеньор.

– Что именно, миссис Моррез?

– К ненависти в этом городе вы можете прибавить и мою ненависть, – сказала она, и в ее голосе по-прежнему не чувствовалось горечи, а только пустота и непреходящая озабоченность бездушными фактами, слишком сложными для ее понимания. – Вы можете прибавить и эту ненависть, которую я буду носить в себе до конца моих дней. И вы можете убить ребят, которые убили моего Рафаэля. Вы можете убить их и очистить улицы от зверей. Вот это вы и можете сделать для меня, сеньор. Да простит меня бог, вы можете убить их.