Молодожены

– Мне кажется, что она и в самом деле вполне счастлива.

– …Но все же жизнь – это нечто другое, она не должна свестись исключительно к семье, к хозяйству… Во всяком случае, в наши дни не должна! И потом, это я уже совсем не могу понять, честное слово, решительно не могу… как вы только терпите эту зануду, вашу тетю Мирей?

– Привыкли. Она так давно живет с нами. Я тебе уже рассказывал, как мы…

– Знаю, знаю. Вы взяли ее к себе из милосердия, это прекрасно, не спорю, но все же, согласись, она действует на нервы, она всем в тягость. И вы покорно ее терпите… Клянусь, я считаю твою мать просто святой!

– У тети Мирей есть и хорошие черты.

– Да, конечно, как у всех. Никто не бывает ни целиком черненьким, ни целиком беленьким. Но все же приносить такую жертву уже столько лет! Я говорю о твоих родителях. И во имя чего только приносится эта жертва, разреши спросить?.. Знаешь, дорогой, давай не будем говорить об этом, я вижу, тебе это неприятно.

– Да нет, что ты!

– Нет, я прекрасно это вижу. Хорошо, не будем больше об этом говорить. Я хотела сказать только одно: я желаю себе, я желаю нам другой жизни, чем у вас или у нас. Ты согласен?

– Ну, конечно, дорогая, согласен.

– И ты об этом всерьез позаботишься? Как только мы вернемся в Париж?

– Да…

– Нам надо прежде всего как-то мило устроиться, организовать такой интерьер, который нам нравился бы. Это очень важно. И квартирку надо подыскать очень быстро, да, дорогой?

– Какая ты нетерпеливая, – говорит он и целует ее. Он бережно берет в ладони это красивое встревоженное лицо и влюбленно на него смотрит.

– Надо быть нетерпеливой, Жиль. Время летит так быстро… И знаешь, нам дана только одна жизнь.

Вдалеке, там, где дорога углубляется в лес, уже давным-давно скрылись из виду велосипедисты.

Вернувшись в Париж, мы прожили несколько дней у ее родителей, ровно столько, сколько надо было, чтобы найти квартирку «нашей мечты».

Это оказалось совсем нелегким делом. Что до меня, то я был бы доволен любым жильем, лишь бы жить там с ней. Тогда (да, впрочем, и теперь) моя потребность в комфорте (не говоря уже о роскоши) была невелика. Меня не волновали такого рода вещи. Меня волновали лица, голоса, присутствие тех или иных людей, «нравственный климат», пейзажи, споры, произведения искусства, какая-то неожиданная страница в книге. Но я был решительно равнодушен к обивочным тканям или керамическим плиткам для ванной. Я знаю, это большой пробел. Ванная комната тоже может быть произведением искусства, но я не хотел вкалывать лишние десять часов в неделю, чтобы приобрести самую новомодную ванную. Два последних года до женитьбы я жил в комнате для прислуги, наверно безобразной, нимало не пытаясь хоть немножко ее украсить, как делали большинство моих товарищей по факультету, умелость и изобретательность которых по этой части вызывали мое изумление. Они переклеивали обои, перекрашивали двери и окна, все лакировали и полировали. Они часами шуровали на толкучках и в лавках, где продается всякая металлическая рухлядь, в поисках чего-нибудь забавного, чем можно было бы украсить свою берлогу. Я – нет. Увы, но тут уж ничего не попишешь – я не родился с душой художника-декоратора. В этом отношении я был, несомненно, явлением уникальным, потому что большинство мальчишек моего возраста, во всяком случае, все те, кого я знал, придавали огромное значение внешнему виду – тому, что они называли «оправой» своей жизни. Это относилось также и к одежде. (Свою полную некомпетентность по этой части я уже имел случай отметить.) Когда я слушал их разговоры об убранстве холостой квартирки – предмете их мечты, меня охватывал ужас. Они знали точный оттенок цвета своих будущих занавесок, стиль мебели, форму ламп… Так и подмывало их спросить, не собираются ли они поставить себе швейную машину. И не то чтобы они были женоподобны или глупы, они были, как говорится, продуктами своего времени и одержимо воплощали его мании.