Молодой негодяй

— Вот именно, симпатичный. Как бывают «миленькими» девушки. Я хотел бы быть более определенным, иметь мужские черты лица. Посмотри на мой нос, Лора! Разве это нос для мужчины? — Молодой негодяй захватывает свой нос в горсть и мнет его. Лора смеется. — В таком носе есть нечто легкомысленное, Лор. Я бы даже предпочел большой армянский нос, как у Баха… Тебе нравится Бах, Лора?

— Уф, не знаю, Эд. Он смешной.

— Ничего он не смешной. Вот у Баха мужское лицо — большой рот, большой нос, большие темные глаза…

Кто-то идет по двору аритмичной походкой пьяного, но очень твердо и тяжело ступая. В разрывах между стволами деревьев они видят приближающийся силуэт мужчины. Лора, прищурившись, вглядывается. У нее тоже близорукость.

— Сосед. Анатолий. Все ко мне подкалывается. Жуткий бабник.

— Добрый вечер, соседка. Гуляем? — Названный Анатолием тяжело садится на скамью рядом с Лорой. Ноги в синих джинсах вытягивает далеко вперед на асфальт. — Сигаретой не угостите, молодые люди?

Лора трясет пачку таким образом, что из прорванной дыры высовывается треть сигаретины, и «жлоб», как его мысленно назвал Эд, наклонясь всей головой к руке Лоры, почти улегшись к ней на колени, губами захватывает торчащую из пачки сигарету. Зажигалку он уже выуживает рукой из кармана джинсов. Хорошо, что у него есть зажигалка, потому что молодому негодяю не хочется зажигать для него спичку.

— Обжимаемся на природе? — продолжает жлоб-сосед Анатолий, выдохнув с наслаждением дым.

— Да, сидим и обжимаемся, — подтверждает Лора и вдруг прижимается к молодому негодяю. — А третий — лишний!

— Хорошо, хорошо, ухожу! — соглашается жлоб и поднимается. — Я — следующий! Идет? Помни, Лорик, что я всегда в твоем распоряжении. Не знаешь, что теряешь, глупая. Спок ночи.

Очередной порыв ветра отстраняет шевелюру ближнего дерева с лица фонаря, и свет падает на лицо жлоба Анатолия. Эд узнает лицо… Конечно! Вот почему звук его голоса показался Эду таким знакомым! Это же тип из летнего кинотеатра в парке Шевченко. Это он доставил Эду и всему зрительному залу столько переживаний в далекий майский вечер полтора года назад. Это он грязным взглядом смотрел на Анну и, свесив между рядами руки, болтал ими возле Анькиных колен… И вдруг схватил Анну за ногу…

43

Была суббота. Весна. В летнем кинотеатре был объявлен «Багдадский вор». Две Вальки из магазина «Поэзия» — Черная и Белая, Анна (уже работавшая в «Академкниге»), Вика Кулигина, Эд и Беспредметник Толик Шулик отправились на первый сеанс. Им следовало бы хорошо подумать, прежде чем отправиться в таком составе на вечерний субботний сеанс. Четверо здоровых ярких баб и два тоненьких зелененьких мальчика, сопровождающие их, всегда вызывают агрессивные и насильственные желания в явившихся без самок самцах. Это верно для любого мира, для любой страны. Отнять — первое желание, и основное. Если нельзя отнять — запугать, сделать жизнь неудобной хотя бы на два часа. Если нельзя изнасиловать физически, то хотя бы понасиловать словесно, дабы испортить настроение, и скомпенсировать себя за неспособность найти женщину и, прижимаясь к ней, смотреть на приключения багдадского вора.

Они поместились где-то посередине кинотеатра под открытым небом. Номера мест были отмечены белой краской на спинках садовых скамеек. Пять мест на скамейку, перегородок между местами не было. Жители большого южного города, особенно в те годы, отличались некоторой нестандартной пышностью, особенно женщины. Эд оказался притиснутым к мощному Анькиному бедру с одной стороны и тоже неслабому бедру Белой Вальки, которая, несмотря на свои двадцать лет, была выше нашего юноши, с другой. После профилей Анны, губастой Вики и Черной Вальки-украинки, взглянув налево, Эд мог увидеть белый клок над лбом Беспредметника.

Это был день открытия сезона. Администрация, пожадничав, назначив два сеанса в вечер, оказалась в луже. В объявленное для начала фильма время в природе, оказалось, было еще светло как днем. Усевшиеся уже на свои места зрители пыхтели, ворочались, потели и нервничали. Среди скамеек тараканами пробирались два мороженщика с голубыми ящиками у животов, где-то сзади у входа синел одинокий милиционер. Небо, сколько в него ни вглядывались директор кинотеатра, билетерши и зрители, ничуть не темнело.

— Как говорила моя бабушка Вера, если хочешь, чтобы чайник скорее закипел, не гляди на него. Публика гипнотизирует небо, и оно из чувства противоречия отказывается темнеть, — сказал Эд.