Молодой бог (СИ)

Я дарил каждому развязную улыбку, за которой я зевал, слушая всё это дерьмо. Но мне было весело потом, когда я возвращался в комнату-информатора, как называла её Императрица. Это помещение располагалось рядом с подушечным кабинетом Бриттней. Там сидел молодой техник, который, по словам Уэйт, положил на меня глаз. Я ничего такого не замечал, так что просто заключил, что либо её наебали её карты, либо она просто пытается заинтересовать меня кем-то другим.

Короче я заходил в эту комнату, снимал с себя наушник и сообщал с кем только что вёл беседу. Техник, кажется по имени Патрик, отправлял все записи в Разведку понятно кому. Всё это выглядит как афера и незаконный способ добывать доказательства, однако, никто не был в курсе, что мои манипуляции развязывали всем чертям язык. Я ведь был демоном. Нет. Двуликим богом Янусом.

Как-то Бриттней особенно сконфуженно заявила мне (после бутылки рома), что её силы не распространяются на моего дядю. Что мою безопасность гарантирует лишь объединение с Майкрофтом. Я же успокоил её, уверяя, что здесь волноваться уже не о чем.

Джим наверняка давно в курсе, что я обосновался в «Молодом боге», а значит, он больше сюда не сунется.

Он совался в это место лишь в моих снах.

Частое видение в бессознательном состоянии начиналось одинаково: я лежал в своей постели и слушал приближающиеся шаги. Медленно кто-то ступал вверх по лестнице к амбарной двери. Я не мог понять кто это до самого его появления на втором этаже у моей постели. Как я сразу не узнал дядю? Дальше сюжет менялся. Было несколько вариантов: он просто стоял и смотрел на меня, либо садился рядом и тоже смотрел, либо забирался сверху, расстёгивая свой ремень, либо забирался сверху и клал руки на мою шею. Когда сон содержал сцену удушья, я мог шевелиться. И я делал одно и то же: начинал душить в ответ. И это не было кошмаром. Это каждый раз приятно. Это мой вид эротического сна, после которого я просыпаюсь с сильной эрекцией. Куда страшнее его молчание. Тогда меня накрывает ужас, и я не могу пошевелиться. Я вынужден смотреть в чёрные глаза недвижимой фигуры.

Я не делился этими снами со Стоун. Когда мы встречались в её офисе (не на базе), то наши беседы скорее походили на игру в прятки. Я больше не желал впускать её к себе в голову, не давал анализировать. Дело было не в том, что она меня чем-то обидела или ранила. Просто она больше была мне не нужна. Я ходил к ней только чтобы политик был спокоен.

Однако я охотно делился с ней своими достижениями на поприще шпиона. Мне было интересно, что она скажет. Я ведь стал пользоваться более основательной житейской психологией, чтобы понять, чего и почему хотят люди. Но Стоун больше интересовалась зачем я всё это делаю.

— Я беру у них маленькие сувениры. — говорю я, слегка улыбнувшись. — Запонку, галстук, монету из кошелька. Любую мелочь короче. И складываю в особую коробку.

— Ты их коллекционируешь? — уточняет психолог.

— Что-то вроде.

— Тяга к собиранию говорит об одержимости, тревоге, навязчивых мыслях, стремлению контролировать хоть что-то в неконтролируемом мире. — без заминки выдаёт Стоун.

Я усмехаюсь, отводя глаза в сторону.

— Может быть. Но для меня эти трофеи значат победу над лицемерным злом.

— Лицемерным?

— Абсолютное зло я могу вынести, а вот то, чем занимаются те, кого ловлю я — отвратительно.

Я позволил этим словам выйти, и обнаружил, что мне нравиться когда на лице Стоун появляется лёгкое беспокойство. Фраза про абсолютное зло довольно странная, согласен. Но я действительно не мог найти аргументов против него. Разве что, оно тоже вредит людям. Но разница лишь в том, что не ради денег или собственной выгоды. Зло ради зла. Иногда я не мог не сравнивать это с чем-то вроде искусства.

Иногда я пел. Садился прямо на барную стойку, ожидая пока смолкнет громкая музыка. И начинал петь своим голосом, которому помогали инструменты.

Это были нередкие ночи живой музыки, которые всегда кричали своей театральностью. Нередко мы ставили небольшие мюзиклы. Зрителям нравилось, когда я изображал юного бога. Орфея, к примеру. Мои песни, мой наряд из лёгкой ткани и золотой венок в светлых волосах к удивлению вписывались в атмосферу клуба. Дело было в том, что божественная античность здесь искусно переплеталась с модерном. И я был современным богом с нужной внешностью и нужным голосом, чтобы перенести толпу из реальности в нечто более похожее на миф.

Это так же помогало привлекать «клиентов». Чаще они подходили сразу после моего выступления. Сначала давали свой восторженный отзыв, затем предлагали выступить на каком-нибудь благотворительном мероприятии под их началом, а потом настаивали на уединении в одной из комнат.

Я понимал, что все мои заигрывания с целью выуживания информации должны к чему-то естественно привести. Но я не спал с ними, даже не давал себя касаться. И они в итоге переставали настаивать, потому что я всегда говорил одно и то же:

— Если вы коснётесь меня, мой дядя вас убьёт.