Читаем Молодинская битва. Риск полностью

— По государеву, цареву и великого князя всей России приказу боярин Михаил Иванович Воротынский приговорил с детьми боярскими, с станичными головами и с станичники о путивльских, и о тульских, и о рязанских, и о мещерских станицах, о всех украинах о дальних и о ближних, и о месячной стороже, и о стороже из каждого города, к которому урочищу станичникам поваднее и прибыльнее ездити, и на которых сторожех и из которых городов и по скольку человек сторожей на которых стороже ставити, которые б сторожи были усторожливы от крымские и ногайские стороны, где б было государеву делу прибыльнее, и государевым украинам было бережнее, чтоб воинские люди на государевы украины войною безвестно не приходили, а станичникам бы к своим урочищам ездити и сторожем стояти в тех местах, которые места были б усторожливы, где б им воинских людей можно устеречь… А стояти сторожам на стороже с конь не оседая, переменяясь и ездити по урочищам, переменяясь направо и налево по два человека по наказам, каковы им наказы дадут воеводы. А станов им не делати, а огни класть не в одном месте. Коли кому сварити, и тогда огня в одном месте не класти дважды. А в коем месте кто полдневал, и в том месте не ночевать, а где кто ночевал, и в том месте не полдневать. А в лесах им не ставица, а ставица им в таких местах, где было бы усторожливо…

«Отменно. С расстановками читает. Не ударил в грязь лицом», — довольно думал князь Михаил Воротынский, слушая Логинова и мысленно подбадривая его.

Окончив чтение «Приговора…», а затем тягловой росписи[213] почти всем российским городам, Логинов еще раз развернул чертеж новых засечных линий, хотя каждому из думных прежде уже показывал, и, поклонившись государю Ивану Васильевичу, молвил покорно:

— На твой суд, государь, — после этого поклонился всем думным, сидевшим чинно по лавкам у стен, — на ваш суд, бояре и дьяки думные.

Замечаний не было. Однако и хвалить не торопились. Все понимали, какое важное для отечества дело они решают и какое нелегкое, Построить крепости — несложно; набрать и вооружить охрану для них, поделать засеки с волчьими ямами, наковать триболы, заселить новые земли — тоже решаемо, хотя и не как по маслу; но вот как к этому отнесутся крымцы, это — вопрос. Как Литва с Польшей посмотрят? Как Турция? Да и Персия может из дружественной стать враждебной. Хватит ли тех полков, какие Разрядный приказ каждую весну (так завел еще Иван Великий) высылает на Оку, и не разумней ли на какое-то время отступиться от Ливонии?

Мало кто не понимал этого, но все помалкивали, ибо у всех свежа была в памяти расправа с Адашевым и Сильвестром, со всеми их сторонниками.

Даже Иван Вельский, назначенный на это лето главным воеводой Окских полков, на вопрос царя, управится ли он, если Гирей нагрянет, ответил уклончиво:

— Бог даст, нынче не пойдет хан крымский.

Надежда такая, впрочем, была и у князя Михаила Воротынского. Он почти одновременно получил известие и от Челимбека, и от ципцана, что Девлет-Гирей готовит поход основательно, ждет от султана тяжелые пушки и янычар, склоняет к участию в походе тех ногайских князей, кто лишь делает вид, что дружен с русским царем, шлет послов в Хорезм и Ургенч, в Бухару и Самарканд, нанимает генуэзцев и немцев, рассчитывает собрать огромное войско к весне следующего года, а на эту весну намечает лишь большую охоту в Диком поле. Однако князь Воротынский не исключал набега и в нынешнем году, поэтому после Думы намеревался сказать царю о сообщениях доброхотов, посоветовать усилить гарнизоны южных городов, послать ратников в монастыри, сделав их более стойкими, но главное — добавить полков князю Ивану Вельскому. Лишним, как считал Воротынский, это не станет.

Дума тем временем утвердила все, что предоставлено было ей Логиновым и Воротынским, лишь в одном вышла досадная промашка, как посчитал Михаил Воротынский, которую он думал легко подправить с помощью государя. Князь, как и договорились прежде с царем, требовал себе четверых бояр, предложив даже имена их, но кто-то, без его ведома, изменил его требование, и Дума, ни в чем не сомневаясь, утвердила ему троих бояр: Никифора Двужила, Косьму Никифоровича и Николая Селезня. Фрол Фролов оказался обойденным.

Правда, Дума, опять же в обход князя, утвердила и представленных Разрядным приказом помощников ему: князя Михаила Тюфякина, дьяка Ржевского, для свидетельствования и назначения сторож на местах со стороны крымской, и Юрия Булгакова — с ногайской стороны.

Что скажешь, ратники знатные, хорошо знающие степь. На порубежье не один год провели. Их можно сразу же посылать к тайным казачьим ватагам, а после того пусть определяют, согласно чертежам, где какой стороже стоять, где головам станичным и стоялым быть, городам подходящие места изыскивать. А чтоб ускорить все, послать на украины царевы и в Поле Никифора с сыном и Селезня — бояр новоиспеченных княжеских. Они тоже не подведут.

«Фрола придется возле себя оставить. Не по плечу ему роспись сторож, — прикидывал Михаил Воротынский. — Добьюсь ему боярства, еще услужливей станет».

Перейти на страницу:

Все книги серии Золотая библиотека исторического романа

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза