Молодинская битва. Риск

Против же обходных маневров, к которым татары, если, конечно, решат разгромить русскую рать, обязательно прибегнут, можно по оврагам посадить крепкие засады. Но об этом не сиюминутная забота.

Надежен гуляй-город. Сколько раз, раскинув в момент крепкие китаи из толстых досок и подперев их повозками, встречали русичи степняков и, выдержав первый удар конной лавы, сами шли в наступление и побеждали.

Тумены Чингисхана, которые вел к Днепру Субудей, тоже споткнулись о гуляй-город, в котором засела киевская дружина. Заманив в степь хитрым маневром дружины князей черниговского, смоленского, курского, трубчевского, путивльского, волынцев, галичан и кипчаков, Субудей разбил их поодиночке собранным в кулак войском, которое в общем-то по численности не превосходило русское. Погнавшихся за остатками разбитых русских дружин остановил гуляй-город киевского князя Мстислава Романовича.[247] Всего десять тысяч ратников три дня отбивали лютые штурмы татар, губили их сотнями.

Стрелы татарские не пробивали умело подогнанные китаи из сосновых плах, а дружинники киевских князей, стоя на бричках, метко вышибали из седел пришельцев, доселе незнаемых. Тех же, кто пробивался к стенам гуляй-города и пытался подняться на них, секли боевыми топорами на длинных топорищах, обоюдоострыми мечами и шестоперами.

Видя, что не одолеть дружину киевскую, Субудей пошел на коварную хитрость: отправил со своими послами окованного в цепи бродника, плененного в проводники в самом начале похода, чтобы тот уговорил русских сложить оружие и идти безбоязненно в свой Киев. Субудей обещал освободить и самого бродника и никого из ратников не трогать. Он предлагал мир. Он заверял, что отпустит всех, кого захватили его воины в плен. Всех до единого. Он предлагал дружбу.

Честные по природе, доверчивые русичи вышли из своей походной крепости брататься с неведомыми пришельцами и были тут же посечены саблями.

Этот урок долго помнили воеводы и дружинники русских городов и старались впредь не попадаться на удочку, однако хитрость и коварство степняков были настолько неожиданными и непредсказуемыми, что не раз еще дружины князей русских гибли не за понюх табака, сдавали даже неприступные города, как Козельск,[248] меньшей по силе рати.

«Нынче вы у меня попляшете под мою дудочку! — довольный полностью гуляй-городом и воодушевлением воинов, жаждущих сечи с ворогами, торжествовал Михаил Воротынский. — По заветам чингисхановским и субудеевским бить вас буду!»

Позвал Фрола Фролова и Никифора Двужила.

— Скачи, Фрол, в Опричный полк и скажи: пора дей ствовать. Как только Богдан Вельский выведет на гуляй крымских лазутчиков, тут же пусть выходит полк на дорогу. Поспеши.

Фрол вышел, а князь Михаил Воротынский, повременив немного, спросил боярина Двужила:

— Перебежчик у тебя готов?

— Да.

— Пусть бежит.

— Ясно.

Если Фрол Фролов не знал, в чем суть предстоящих Передовому полку действий, и это недоверие главного воеводы считал оскорбительным, о чем хотел известить Богдана Вельского, которого надеялся встретить в Опричном полку, то Никифору Двужилу хорошо был знаком замысел князя Михаила Воротынского, ибо он сам принимал участие в его разработке, поэтому Никифору не нужно было растолковывать, какие наставления давать тому, кто готов пожертвовать собой, готов к мучениям и даже смерти ради победы над ворогами.

Когда же Никифор Двужил отправил перебежчика, князь Воротынский вновь позвал его на совет.

— Сына еще покличь.

— Может, Фаренсбаха с Черкашениным позвать?

— Нет. Еще не время. Придет и их час.

Дело в том, что Михаил Воротынский никак не мог определиться с полком Левой руки. Стоит тот заслоном у Наро-Фоминска, перекрывая Калужскую дорогу, но крымцы по ней не пустили ни одного тумена. Можно, стало быть, звать полк в гуляй-город. Увы, хочется и колется, да мама не велит. Вдруг Дивей-мурза замыслит часть сил перекинуть на Калужскую дорогу, чтобы осадить и Наро-Фоминск, и Боровск, тогда как? Увидит пустоту и рванет основными силами по пустой дороге. Поломаешь голову, чтобы по одежке вытянуть ножки и в то же время не остудить их. Тысяч бы двадцать еще, тогда можно было бы ладней все устроить.

Как на духу выложил свои сомнения Михаил Воротынский верным боярам, своим мудрым советникам, затем спросил:

— А как вы думаете?

— Мы, князь, вели уже об этом речь. Есть нужда спешно звать полк Левой руки. Не оказалось бы поздно. Нужен ли он к шапочному разбору?

— Опасаюсь вовсе оголить дорогу.

— А ты не оголяй. Раздели Сторожевой полк. Пусть половина его в подмосковных монастырях остается, другую — перебрось на переправу. Повели насмерть заслону стоять, если что. Насмерть!

Не сразу ответил Михаил Воротынский. Более четырех тысяч воинов либо просидят в безделии, либо погибнут все до одного. И так, и эдак — все одно прореха. Ощутимая. Если Девлет-Гирей достигнет Москвы, в монастырях всего четыре тысячи встанет ему на пути, а не весь восьмитысячный полк. Большая разница.

Никифор Двужил понял состояние князя и успокоил его, приободрив:

— Не столь уж велик риск, чтобы так кручиниться. Пока все идет ладом.