Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба советской молодежи)

«По законам я — преступник. Но совесть у меня чиста, и оправдываться я не собираюсь. Через мои руки проходила вся продажа нашего богатства за-границу. Через наше агентство все шло — начиная с реквизированных роялей, кончая хлебом. И это в то время, когда народ умирает с голоду. Так вот, с этих иностранных капитанов, которые грузились втайне, ночью, чтобы никто не видел, я и брал взятки за ускорение операций. Неужели перед этими скупщиками награбленного я буду считать себя морально виноватым? Куда шли деньги, спросили вы меня, товарищ председатель? А это пусть скажет слободка Романовка, пусть скажут ребята, которым я помогал. Они знают, что все эти деньги я отдал голодным и больным…»

— И вы знаете, — волнуясь, продолжала Лариса и глаза ее блестели, — так, когда он замолчал, вдруг как грохнули аплодисменты — так все и растерялись. А это в зале много рабочих со слободки было, и спортсменов и нас, скаутов — порядочно. Ведь вы знаете, как Багреева все любят. Скандал вышел. Помилуйте — преступнику аплодируют. Ох, и злые же рожи были у судей!

А потом, через несколько минут выносят приговор: расстрел… Все так и ахнули…

— Так как же все-таки Николай Александрович вывернулся?

— Эту историю уже я подробнее Ларочки знаю, — сказал старик. — После этого приговора на Романовке волнение поднялось. Митинг собрался. Мне потом рассказывали рабочие. Здорово настроение накалилось.

«Что-ж, кричали, парень наших детей подкармливал… Сколько лет его знаем!.. Свой человек! Как хлеб вывозить из голодной страны — так можно, а как детишек наших кормить, так — пуля? А еще пролетарский суд называется.» Словом, страсти разыгрались. Депутацию выбрали и в Исполком. Там крутили, крутили, успокаивали, успокаивали, но все-таки, знаете, неудобно — рабочая окраина требует — нельзя не считаться…

— Значит, смягчили?

— Смягчили. Десятью годами заключение заменили…

— Бедняга, — вздохнула девушка. — 10 лет… Подумать только!

— Ничего, — сочувственно положил ей на плечо руку старый начальник. — Теперь ведь жизнь путанная. Не просидит наш друг 10 лет. Я уверен, что года через 3 он будет уже на воле. Вот, дядя Боб только половину ведь отсидел. А ведь его ЧК судила. Это много хуже, чем суд. Ничего, Бог даст, скоро увидим его… и живого. Это только мертвые не встают, — тихо закончил старик, и лицо его выразило мучительную душевную боль.

Ларочка прижалась лицом к его плечу, и мы замолчали…

«Обезьянье средство»

Как-то поздно ночью я проснулся весь в поту. Голова гудела и пульс бился лихорадочным темпом.

— Что за черт, — подумал я. — Неужели я всерьез заболел?

К утру стало хуже. Брат мне поставил термометр, и когда я взглянул на него, мне показалось, что я в бреду: столбик ртути стоял выше ста градусов. Я протер глаза. Что за чепуха?

— Ваня, Ваня, — позвал я.

Брат подошел к кровати.

— Слушай, братик, кто это с ума слез: я или термометр?

Брат посмотрел на термометр и засмеялся.

— Ты, ты, конечно. Тут, брат, градусы по Фаренгейту. Я, вот, сейчас переведу на Цельсия.

Через минуту он подошел ко мне с озабоченным лицом.

— Н-да… Неважно твое дело.

— А сколько набежало?

— Да за 40…

— Пожалуй — тиф.

— Да ведь ты уже болел?

— Ну так то — сыпным и брюшным. А теперь, значит, для полного комплекта и возвратный в меня влез.

Мы шутили, но, к сожалению, штука оказалась правдой. Пришедший днем врач определил, действительно, возвратный тиф.

Через несколько дней, благодаря хлопотам американцев, я был помещен в городскую больницу.

Болезнь шла, не затухая… Тиф во мне чувствовал себя, как дома, и не поддавался лечению.

Как-то вечером ко мне подсел старик-профессор.

— Крепкий вы человек, т. Солоневич, — вкрадчиво начал он. — Вам, знаете-ли, нужно бы испытать более сильные методы лечения, а то и так вы в неделю 3 кило весу потеряли…

— Да я и не прочь. А разве у вас есть что-либо покрепче?

— Есть-то есть, — как-то не очень решительно ответил он. — Мы недавно получили, но, вот, без санкции пациента мы не можем…

— Если дело только за этим, профессор, то я вам и руками, и ногами даю санкцию. У меня машина крепкая. Бог даст, выздоровею, даже вопреки вашему лечению.

— Так вы согласны?

— Совершенно единогласно.