Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба советской молодежи)

Часов в 11 вечера окно нашей камеры задвигается ставней, и во дворе ЧК начинается заключительная процедура. Группами по 4–5 человек приговоренных выводят во двор и вталкивают в маленький домик, у гаража, откуда через некоторое время с равными промежутками — в одну минуту — раздаются выстрелы.

Несмотря на все запрещения, поставив у двери «на стреме» маленького воришку, я через щелку ставни наблюдаю за происходящим.

Вот идет новая партия — 4 мужчины и одна женщина. При холодном тусклом свете качающихся от ветра фонарей можно ясно различить, как каждого из них ведут под руки и подталкивают по двое чекистов.

Жертвы идут, опустив головы, механически, как бы во сне переставляя ноги. Вот, один из них, подойдя к роковому домику, на секунду останавливается, дико озирается по сторонам, рвется в сторону, но спутники грубыми толчками и понуканиями втаскивают его в освещенный прямоугольник двери.

Женщина, идущая последней, внезапно начинает рваться из рук чекистов и ее пронзительные крики огнем проходят по нашим измученным нервам. Она падает на землю, извивается, кусает руки палачам и захлебывается в отчаянном вопле. Один из чекистов, схватив ее за растрепанные волосы, волочит по земле в открытую дверь….

И все эти звуки отчаянной борьбы почти тонут в торжествующе рокочущих звуках в холостую работающих грузовиков.

Монах прошел последний путь, выпрямившись и твердым шагом. Чекисты шли около, не касаясь его…

* * *

Шипит вор у двери, предупреждая о приближении надзирателя, я усаживаюсь на пол. Кто-то берет мою руку, кто-то, прижимается к плечу, в углу раздаются подавленные рыдания, и мы слушаем звуки выстрелов, от которых все вздрагивают, как от электрической искры…. Каждый выстрел — смерть…

* * *

Утром нас погнали мыть цементный пол гаража. И мы грязными тряпками смывали со стен брызги крови и мозгов…

Приговор «пролетарского правосудия»

В эту памятную ночь и я тоже ждал своей смерти. Но мой час еще не пробил.

Как я потом узнал, накануне, на заседании Президиума ЧК было рассмотрено 115 дел. На всю эту процедуру затрачено было 40 минут. Из этих 115 человек было приговорено к расстрелу, 4 освобождено и 9 (в том числе и я) приговорены к тюремному заключению.

Моя жизнь после обещание следователя висела на волоске, но волосок этот оказался крепким и выдержал…

Через несколько дней меня перевели в «общегражданскую» тюрьму и показали приговор. В нем стояли короткие сухие слова:

…«Солоневич Б. Л. - 2 года тюремного заключение за бандитизм».

Коротко и фантастично. Но решетки, окружающие меня, были суровой реальностью. Властной рукой ЧК я временно был превращен в «бандита», хотя бы и в кавычках.

Это все-таки лучше, чем быть превращенным в покойника без всяких кавычек… По сравнению с могилой и звание бандита и тюрьма — утешение…

Шанс на жизнь

По всем данным положение ухудшалось. Расстрелы шли почти регулярно два раза в неделю, где-то там в глубинах ЧК решалась моя судьба, а я был беспомощен.

На допросы меня больше не вызывали, и я напряг всю свою изобретательность, чтобы сообщить о моем положении брату. Может быть, ему на воле удастся что-нибудь сделать…

Попыток связаться с волей было много. Удачнее всего вышло это с помощью Кости.

В вещах одного из расстрелянных я нашел небольшую английскую книгу — «Морской Волк» Джека Лондона. С воли книг передавать было нельзя, но, очевидно, книга эта была пронесена сюда самим арестованным. На эту книгу я очень надеялся.

Как-то, недели через две после появление у нас Кости, в дверь вошел чекист с бумажкой. Дело было днем — значит, трагедией не пахло.

— Репко, — вызвал он.

Костя вскочил и побледнел.

— Я.

— Имя, отчество?

— Константин Васильевич.

— Собирайтесь с вещами.

— Да у меня… — начал было Костя, но я прервал его радостными словами:

— Ну, вот и хорошо, товарищ Репко! На волю, значит! Я вам тут вещички помогу складывать!..

Костя растерянно повернулся ко мне, но я уже суетливо сворачивал его пиджак, незаметно сунув в карман книгу. Улучив момент, я шепнул ему:

— Книгу — брату. (И громко.) Счастливо, товарищ! Не забывайте…

— Ну, ну, идем? — пробурчал чекист, и тонкая фигура юноши скрылась за дверью.

— Сердце мое сжалось. Будут ли его обыскивать? Пронесет ли он книгу? Ведь в книге был один из немногих шансов на спасение…

Ребус и жизнь…

Много позже брат рассказывал:

— Положение, понимаешь, создалось совсем идиотское — никто не знает, в чем дело с тобой, в чем тебя обвиняют, что грозит… И никаких вестей. Вот тут-то мы, брат, наволновались… Но как-то вечерком стук, и является Костя — худой и бледный.

— Вы откуда это, Костя, — спрашиваю. — Из больницы?

— Нет, говорит, из ЧК.

— Боба там видали?

— Как же. Он вам, вот, эту книгу передал. Я ее в брюках внизу пронес…

Ну, мы, понятно, вцепились с Тамочкой в эту книгу, как бульдоги.

Не для занимательного же чтение ты нам ее прислал, в самом деле!

Рисунок, который спас мне жизнь.