Незаметным движением я взялся за рукоятку глубоко всаженного ножа и потянул его из раны.
Мне казалось, что я вижу, как освободились, прижатые сталью ножа, разрезанные кровеносные сосуды, как из зияющих отверстий ключом стала бить горячая кровь, как стремительным потоком стала она заполнять полость легких, как в предсмертном томлении бешено застучало сердце, как судорожно сжались мускулы груди в тщетной попытке глотнуть свежего воздуха в наполненные кровью легкие…
Дыхание раненого превратилось в хрип и свист. Потом в горле что-то забулькало…
Когда над комендантом склонился Начальник Коммуны, глаза раненого были вытаращены в тщетных усилиях вздохнуть, а по лицу изо рта текли тонкие струйки пузырящейся крови.
— Геллер! — вскрикнул Начальник. — Кто это тебя? А?
Комендант судорожно дернул головой, но вместо слов из его раскрывшегося рта вылилась широкая струя крови.
— Ну, тут дело чисто сработано! — спокойно сказал, поднимаясь, старый чекист. — Вот сволочи! Видать, всю финку вогнали. Ладно… Попомним!..
Коменданта понесли в дом.
— Вы ему, т. Солоневич, перевязку сделайте. А я пока в отдел позвоню…
Цена чекистской головы
В тот же день начались массовые аресты. Более сотни коммунаров было посажено в подвал городского ГПУ. Десятеро из них не вернулись… На языке чекистов это называлось «актом классовой мести»…
Как я потом узнал, Черви-Козырь в этот вечер и ночь официально был «на комарах». В течение следующих дней он старательно избегал меня и, только когда я украдкой сунул ему бутылку с лаком, он многозначительно и крепко пожал мне руку.
«Летучий голландец»
Недели через две несколько старых коммунаров, в том числе и «Баран», прибежали с реки с известием, что Черви-Козырь утонул при купаньи… Были посланы лодки, но тела пожарника не нашли. Одежда его пошла в каптерку, а сам он был вычеркнут из списков Трудкоммуны.
Я уверен, что ему удалось сбежать. Если это так, то немало «воспитателей по методам ОГПУ» укоротят свою «многополезную деятельность» при его содействии…
Ибо в душе современного подсоветского молодняка крепко вклинился закон — «Око за око, зуб за зуб»… А если удастся, то и «челюсть за зуб»…
Юноша-палач
Под прессом
Как-то поздно вечером я со своим приятелем, Мишкой Крутых, возвращались с купанья в реке Томь. Мы только что выдержали горячий футбольный матч, хорошо выкупались и бодрые и веселые возвращались в город.
Поднимаясь от реки по узенькой улочке, мы встретили этап, направлявшийся из тюрьмы к пристани, а оттуда, как и всегда, в Нарым.
Для советской жизни этап этот ничем не был примечателен. Сотни две оборванных понурых людей с котомками и узелками брели под понуканиями солдат… Сзади толпы ехало несколько подвод со старухами и маленькими детьми. Обыкновенная картина! Сколько раз и мне самому приходилось брести точно в таких же этапах.
Когда мимо нас медленно проезжали подводы с детишками, Мишка вздрогнул и тихо сказал:
— Сволочи!
Я понял, что это слово никак не относится к ссыльным. Круглое широкое лицо Мишки, типичного русского «добра-молодца» из народных песен, омрачилось, и он нервно передернул плечами. Я не без удивление поглядел на его нахмуренное лицо.
— Так чего же ты, Мишка, в комсомол влип?
Мишка считался одним из активистов-комсомольцев и был даже секретарем городского Совета Физической Культуры. Что за странная реакция?
— Как это «чего»? — переспросил он.
— Да вот, чудак-человек, в комсомол. Красноармейцы, которые этап гонят, ведь, верно, твои же ребята из комсомола?
— Да я этапов еще не гонял.
— Ну, а прикажут — погонишь!
Мишка промолчал.
— Да ты скажи, Мишка, я ведь парень свой, на кой черт ты с комсомолом спутался? Ведь погонят раскулачивать или этап гнать — ведь не выкрутишься! Свой своему — поневоле брат.
— Ну, а что-ж, Солоневич, делать-то? — мрачно пробурчал сибиряк. — Надо же как-то наверх вылезать. Свиней пасти — тоже не густое занятие. Тебе хорошо — ты парень интеллигентный. Ты везде как-то пристроишься. А куда мне? Я, вот, думал через СФК в Москву путевку получить, в Инфизкульт…[37] Это дело все-таки чище других. Чинить, а не калечить людей придется. Да ведь без комсомольского билета, язви его, душу, разве-ж куда проберешься?
— А как насчет этапов, если прикажут?
— Да черт его знает — все норовят выкрутиться. Может, и я выкручусь! Думаешь, кому радостно на энти картинки смотреть? Это ведь наш же пролетариат, наши, может, и чалдоны, которые испокон веку где по заимкам мирно жили… А теперь вот — «классовые враги»…
Мишка судорожно кашлянул и плюнул.