Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба советской молодежи)

Мы вышли из леса и на пересечении дорог увидали толпу людей, плотно окруженную конвоем.

Мой спутник испуганно схватил меня за руку.

— Посмотрите — это на Секирку ведут

«Секирная гора» — самый высокий пункт острова. Когда-то монахи выстроили там каменную церковь, превращенную теперь в карцер-изолятор. Заключенные этого изолятора и шли теперь нам навстречу. Их было человек 50–60, измученных, озлобленных, посиневших от холода. Одежда их представляла собой фантастическое рванье, в дыры которого видно было голое тело. Ноги у большинства едва были обмотаны тряпьем. А на дороге выл ветер, бросая тучи снега. Мороз был не менее 15 градусов.

Медленно плелось это мрачное шествие, окруженное охранниками с винтовками на изготовку. Один из охраны, видимо, знал моего спутника и кивнул ему головой.

— Откуда ведете?

— Да ямы гоняли рыть, — неохотно ответил тот.

Из молчаливой толпы неожиданно прозвучало два голоса:

— Яму для людей… Себе же могилу…

— Молчать, сукины дети, — злобно крикнул солдат и угрожающе поднял винтовку. — Не разговаривать! Как, собаку застрелю…

Шествие медленно ползло мимо нас.

Неожиданно из толпы «секирников» раздался негромкий хриплый голос:

— Здравствуйте, дядя Боб!

Я вгляделся и едва узнал в согнувшемся посиневшем человечке раньше бодрого, жизнерадостного Митю.

— Митя — вы?

— Не полагается разговаривать с штрафниками! — грубо окликнул меня конвоир.

— Да, да я знаю! — любезно ответил я. — Но это мой рабочий со спорт-станции. Меня ведь вы знаете? (часовой кивнул головой). Ну, вот, этому пареньку я премиальные выхлопотал за работу, а он как раз куда-то и пропал. Разрешите через вас передать ему эти 3 рубля.

— Да не разрешается!

— Но ведь это не передача, а его собственные деньги. Он их заработал, как ударник, и получит их все равно, когда выйдет. Пожалуйста, уж вы передайте. — И я добавил впологолоса: — А будете на спорт-станции — тогда сочтемся…

Часовой нерешительно взял бумажку и передал ее Мите.

— Ну, ступай, нечего смотреть! — закричал он, и шествие проползло мимо.

— Спасибо, дядя Боб! — донесся издали слабый голос Мити.

— Вот несчастные, — вздохнул мой спутник. — Я ведь знаю, каково им там. Сам недавно там две недели просидел!

— Вы? За что вы туда попали?

— За что? Разве в такой жизни знаешь, за что не только на Секирную попадешь, а и жизнь потеряешь? Недавно, вот, один наш священник в лазарете умер от истощения. Ну, конечно, назвали какую-то ученую болезнь. Но мы уж видели, что жизнь его едва теплилась. Старики ведь все… Хотели мы его соборовать перед смертью, да не разрешили. Когда он умер, хотели мы его схоронить своими силами. Да разве-ж и это можно? Тело его попросту кинули голым в яму — вот и все похороны… Нас трое, которые давно с ним жили и еще по воле знали, решили по нем панихиду отслужить. Собрались вечером в самом пустынном сарае, деревянный крест сделали. У одного каким-то чудом образок нашелся — в посылке как-то не заметили, пропустили… Вот, поставили свечку и панихиду отслужили по умершем… Да, вот, кто-то увидел, донес и всех нас, конечно, на Секирку. Но все-таки осенью как-то еще можно было прожить. Правда, сидели мы без одежды — такое там правило, только в белье — у кого белье-то осталось. Ну, а у многих здесь белье есть? Так, почти все голиком и сидели. Пищи — граммов 200 хлеба в день и вода. За две недели, помню, человек 10 мертвыми унесли.

— А больные как?

Священник махнул рукой.

— Больные? Выживет — его счастье. А умрет — в яму… Эх… Так то — осенью… А теперь, не дай Бог! Стекол нет, церковь не топится, нар нет. Прямо на каменном полу все лежат.

— Так как же они выживают?

— Да мало кто и выживает, особенно из образованных. Так и называется — «расстрел в рассрочку»…. Есть там такие — «ягуары» их зовут — старые урки, уголовники. Так они ко всему приучены — прямо, как звери, живучие. Сил у них нет, но выносливость, действительно, как у ягуаров… Так те, вот, еще выживают. А знаете, как они там спят? А так «поленницей» — друг на друга ложатся большой кучей поперек. А потом каждый час меняются. Кто замерз — внутрь лезет, а согревшиеся на край кучи. Так и греют друг друга…

— Но мрут, вероятно, сильно?

— Ну, конечно. Только уж самые сильные выживают. Да вы, вероятно, везде видали: еще с осени ямы готовятся — братские могилы. Туда всю зиму мертвых и бросают. Закапывают только весной… Вот и сейчас, видно, где-то за кладбищем новую яму рыли. Старых-то уже, видно, не хватило… Как это, по советски говорится, — старик невесело усмехнулся, — «смерть перевыполнила свой промфинплан»…

Я невольно оглянулся в сторону ушедшей колонны, хвост которой уже скрывался за поворотом дороги. Резкий морской ветер пронизывал насквозь и осыпал колючим снегом. Полураздетые голодные люди медленно ползли обратно в изолятор, где от них отберут и эту рваную одежду и втолкнут в большой каменный зал.

И там, проклиная свою жизнь, расталкивая других, они вползут в человеческое месиво, чтобы отогреть хоть немножко окоченевшие свои тела…

«Родной дом» по советски… Юный рыцарь, без страха и упрека