Смeшно вспомнить, что по существу во всей этой траги-комической театральной сценe я ничeм не рисковал. Если бы я попался, меня опять заперли бы в казарму, только и всего. Комбинацiя была, как видите, во всяком случаe, безпроигрышная, но я выиграл.
Помню, когда я вышел за ворота, мнe стоило громадных усилiй, чтобы не оглянуться и не ускорить шаг. Все так же важно и медленно прошел я нeсколько десятков шагов, отдeлявших меня от угла дороги.
Но зато потом... Эх, потом!.. И почему это нeт, гдe нужно, точно отмeренных дистанцiй и электрических секундомeров? Показанная мною скорость бeга была, вeроятно, много выше всeх мiровых рекордов.
Гибель старшаго друга
Удары террора продолжали гремeть около нас, задeвая и нашу скаутскую семью. В Керчи, Феодосiи и Ялтe погибло уже нeсколько наших скаутских дeятелей. Среди нас, севастопольцев, не было никого, кто в теченiе этих страшных мeсяцев не потерял бы кого-либо из своих родных, друзей или знакомых.
Гражданская война закончилась и побeдители справляли кровавый праздник своего торжества. Оффицiальная цифра разстрeлянных в Крыму только за первые три мeсяца послe побeды была названа в 40.000 человeк. Сорок тысяч человeческих жизней!
Погибли люди в расцвeтe лeт, культурные и сильные, безоговорочно сложившiе свое оружiе и оставшiеся, чтобы служить Родинe в любых условiях. Эти 40.000 повeрили амнистiи совeтской власти. И за это довeрiе заплатили жизнью...
...В один из декабрьских вечеров ко мнe вбeжал отрядный поэт Ничипор. Он был блeден и испуган... 54
-- Борис Лукьянович, -- взволнованно вскрикнул он, держа газетный лист дрожащей рукой. -- Здeсь, вот, я прочел... В Симферопольском "Маякe Революцiи"... Иван Борисович разстрeлян...
Дeйствительно, в отдeлe "оффицiальныя извeщенiя" был помeщен длинный список разстрeлянных Симферопольской ЧК. Там под No. 43 значилось:
"Генерал Смольянинов, И. Б., извeстный контр-революцiонер, называвшiйся Старшим Скаутом Крыма."
Мнe не удалось узнать, почему он остался в Симферополe и не эвакуировался с армiей ген. Врангеля. О подробностях его гибели мы узнали только нeсколько дней спустя, когда из Симферополя вернулась наш скаут Клава, eздившая туда узнавать о возможности дальше учиться в университетe.
-- Ну, как там случилось это несчастье? Почему Иван Борисович не скрылся? Как его арестовали? -- забросами мы вопросами прieхавшую герль.
-- Да, я и сама хорошенько не знаю, -- грустно развела руками дeвушка. -- Вeдь там, в Симферополe, всe дрожат. Бела-Кун что хочет -- то и дeлает. Вот, на днях разстрeляли около 2.000 офицеров и бeлых в одну только ночь. Даже больных и раненых -- всeх прикончили... Почему Иван Борисович остался -- право, не могу вам сказать... Может быть, тоже, вот, как и вам, Борис Лукьянович, или Володe, не хотeлось родины покидать. А может быть, мысль о женe и дeтях... На чужбинe тоже вeдь не легко... А он вeдь уже почти старик... Как начались облавы да разстрeлы, так он, как бывшiй военный, стал на всякiй случай скрываться, чтобы хоть это страшное время переждать. Сейчас быть арестованным -- это конец... Наши ребята цeлую систему выработали -- то в одном, то в другом домe его скрывали. Одежду для переодeванiя доставали... Но развe все учтешь? Случай, видно, такой выпал... Иван Борисович, сами знаете, ранен когда-то был -- немного хромает. Видно, по этому признаку его и задержали на улицe...
-- Ну, а долго он сидeл в тюрьмe?
-- Нeт, какое там долго! Кажется, трое суток только! 55
-- Ну, а как вы узнали о его разстрeлe? Тоже из газет?
-- Нeт. Я узнала сейчас же. Я как раз с женой Ивана Борисовича пошла в комендатуту ЧК, ему передачу занести. Мы, герли, все время ей помогали... Часто вeдь часов по 5-6 в очереди приходилось стоять, пока добьешься. Ну, вот, дождались и мы своей очереди. Впустили нас в комендатуру. Ирина Николаевна и говорит коменданту: "Передачу Смольянинову можно передать?" А тот, как услышал фамилiю Ивана Борисовича, так сразу и просiял: "Ага, так, значит, говорит, это вы -- гражданка Смольянинова?" -- "Я", отвeчает Ирина Николаевна, и поблeднeла вся сразу. Видно, сердце почуяло недоброе... А комендант даже засмeялся: "Вы вeдь, кажись, артистка?", спрашивает Ирину Николаевну. "Да, -- артистка". -- "Ну, так, значится, вы привыкли изображать горе в тиятрах? А вот, мы с ребятами (тут еще нeсколько чекистов было) хочем, чтобы вы показали нам, как это вы п о н а с т о я щ е м у горе показываете!" Смeется, подлый, и говорит так медленно, медленно, чтобы подольше помучить: "Ваш муженек сегодня ночью на луну отправлен"...
Голос дeвушки прервался. Мы тоже молчали, потрясенные разсказом. Внезапно Клава подняла голову и с болью в голосe, но гордо сказала:
-- Они, негодяи, думали поиздeваться над горем. Ирина Николаевна только поблeднeла еще больше, но ничего не сказала. И вышла совсeм, совсeм спокойно. И только уж на улицe, как сeла на первую попавшуюся скамейку, так и упала в обморок...
Переход на мирное житiе