Молочные зубы

За ланчем рядом с ней села какая-то девочка и заглянула в ее контейнер, едва она его открыла.

– Что там у тебя?

Она собиралась отнять у Ханны сэндвич, но в этот момент подлетела мисс Этвуд.

– Эмили, ты не забыла, о чем мы с тобой столько раз говорили? Есть твое и есть чужое.

– Я могу прикасаться только к своему, но не к чужому?

– Верно, а это обед Ханны.

– Обед Ханны.

Мисс Этвуд села вместе с ними за большой стол и не спускала глаз, поглядывая, как Эмили с Ханной поглощали сэндвичи. Ханна не привыкла, чтобы за ней так пристально наблюдали. Ей это не понравилось. На самом деле, мисс Этвуд не стоило волноваться; если бы Эмили или кто-то еще попытался у нее что-нибудь отнять, она заехала бы обидчику кулаком в нос.

После обеда ее попытались усадить вместе с другими ребятами вокруг какого-то большого парашюта и играть в разные игры, цепляясь за него. Ханна обхватила себя за плечи руками, по привычке надулась и прыгала до тех пор, пока одна из воспитательниц не разрешила ей сесть на полу в спортзале отдельно от остальных. Она наблюдала, как они вздымали купол парашюта в воздух. Некоторые порой под него ныряли, и он накрывал их, будто медуза, а она хихикала, хотя и считала это небезопасным. У медуз есть невидимые жала, длинные нити, которые они выбрасывают в океан и парализуют ими маленьких созданий, которых хотят сожрать.

Ханна подумала, что все дети под парашютом могут умереть, напряглась, разозлилась и запаниковала: эти тонкие усики, вполне возможно, доберутся и до нее. Воспитательница отвела ее в туалет, чему она очень-очень обрадовалась, потому что хотела писать. Дома она знала, куда в этой ситуации идти, но не была уверена, как в этом случае нужно поступать в школе.

День выдался тяжелый.

В половине третьего она положила голову на парту. Усадив других ребят, мисс Этвуд подошла к ней и отвела в уголок, где стояло несколько больших мягких кресел. Ханна свернулась калачиком и проспала до тех пор, пока не настало время собираться домой.

* * *

Мама и мисс Этвуд застряли у выхода и обсуждали, как прошел ее первый день. Ей же хотелось только одного: убраться прочь отсюда, домой! Но потом мама напомнила, что сразу они домой не поедут. Их ждала Беатрикс, чуть позже к ним подъедет и папа. Ханна вдруг подумала, что ее привычная жизнь совсем испортилась. Ничего не выйдет. Она старалась как могла, но у нее не было сил проводить так каждый свой день.

В машине мама протянула ей плитку гранолы. Выглядела родительница немного не так, как утром: сделала макияж и надела любимое ожерелье. Ханне это украшение – желтый диск на тонкой цепочке – тоже нравилось. Папа назвал его янтарем, но ей оно больше напоминало леденец из жженого сахара. Глядя на него, она каждый раз испытывала желание сорвать камушек и сунуть в рот.

Отъехав от школы, мама понесла всякую чушь.

– …так здорово, насколько я понимаю, ты…

– Кому-то из них придется умереть.

В зеркале заднего вида она заметила мамины испуганные глаза.

– Что ты сказала, Ханна?

– Je suis Marie-Anne.

Взгляд мамы перебегал с дороги на зеркало и обратно. Сразу она ничего не сказала и лишь сильнее вцепилась в руль. Но ее слова Ханну удивили.

– Excusez-moi, Marie-Anne. Я не расслышала, что вы сказали.

Ее французский звучал искусственно, как у кукол из телепрограммы «Улица Сезам».

Ханна нетерпеливо вздохнула.

– Если ты заставишь меня идти туда снова, я наложу на кого-нибудь заклятие. И один из них умрет.

Мать в зеркале закусила губу, обдумывая, как бы ответить.

– И кто же именно? – наконец спросила она, когда они медленно потащились по Форбс-авеню.

Ханна смотрела на проплывавшие за окошком магазины, велосипеды, туфли и мороженое. Хороший вопрос. Идея наложить заклятие на парашют и превратить его в медузу, на которую он был так похож, чтобы она за один раз сожрала весь класс, всех восьмерых, была очень неплоха. С ними могли погибнуть и какая-нибудь учительница с парой воспитательниц.

– Я буду убирать их по одному, – ответила она, – и вина за это будет лежать на тебе.

– Если ты в конце концов окажешься в тюрьме, я в этом виновата не буду. Ведь именно так происходит с теми, кто причиняет другим зло.

– Тюрьма меня не остановит.

– Хорошо, если тебе так хочется… Хотя лично мне кажется, что школа все же лучше тюрьмы.

Мама отвечала совсем не так, как ожидала девочка. Перебрасываться с ней фразами было даже почти хорошо, но пора ставить точку. Мари-Анн исчезла, и лицо Ханны приняло невинное, безразличное выражение.

– Послушайте, Мари-Анн, мне очень хотелось бы узнать, как вы накладываете заклятия. Вам нужен для этого большой чан, какой-нибудь котел? Жабы, летучие мыши, глазные яблоки?

Вот дура. Ханна пропустила ее слова мимо ушей. В них не было никакого смысла. Мама понятия не имела, что такое быть настоящей ведьмой.

Родительница предприняла еще несколько попыток продолжить разговор. Ханна тыльной стороной ладони стерла с подбородка капли сока и слизала их. Мама по-прежнему говорила сама с собой: бу-бу-бу, бу-бу-бу – как сумасшедшая.

* * *