Молочные зубы

Пока они шагали за ним в уставленный комнатными растениями кабинет, Сюзетта никак не могла отделаться от впечатления, что этот мистер Роджерс[23] – латиноамериканец и, вероятно, гей. Его нельзя было назвать таким уж жеманным, но в мелодике голоса, грации движений, легкости, с которой он носился по Школе Дефективных Детей, что-то такое присутствовало. Он даже вырядился в джемпер с V-образным вырезом и кроссовки, скрипевшие на полированном полу.

С момента встречи с миссис Уэйд – еще одной спокойной и уверенной в себе директрисой – прошло совсем немного времени, и Сюзетте казалось очевидным, что такая работа, как руководить детьми, особенно трудными, лучше всего подходит людям средних лет и старше, успевшим набраться жизненного опыта. Родить ребенка в возрасте двадцати восьми лет было совсем не рано, но представлять, насколько лучшей матерью она стала бы, когда ей стукнет пятьдесят или шестьдесят, немного заглушало ее ненависть к себе, равно как и горечь поражения. До нее вдруг дошло, почему люди так страстно стремятся стать бабушками и дедушками: к этому возрасту они достигают определенного уровня компетентности в обращении с отпрысками или как минимум в большей степени мирятся с собственными недостатками. Даже ее собственная мать с трепетом ждала, когда дочь сделает ее бабушкой. Больше, чем кто-либо, она баловала Ханну игрушками и нарядами, но умерла еще до того, как проблемы девочки заявили о себе.

Смерть матери стала для Сюзетты постоянным источником чувства вины: не надо было оставлять ее жить одну. Когда она переехала к Алексу, положение матери ухудшилось. Рядом с ней не было никого, чтобы выбрасывать кучи грязных салфеток и не давать раковине обрастать толстым слоем плесени. Когда Сюзетта наняла домработницу, чтобы убирать и стирать, мать обвинила ту в воровстве и уволила. Та же участь постигла и двух других: одна оказалась на улице за лень, другая – за то, что своими странностями бросала родительницу в дрожь. После чего мать настойчиво заявила, что больше не потерпит в доме чужаков. Порой Сюзетта с Алексом возили ее в «Алибабу», всегда приглашали на свои семейные, не очень-то еврейские праздники – Сюзетта до сих пор будто наяву чувствовала отвратительный вкус гефилте фиш[24] своей юности, – но этого было мало. Мать даже как-то сказала: «Мне так не хватает твоей стряпни» – что в действительности было замысловатым, грандиозным комплиментом.

Чтобы получить право переехать в дом престарелых, ей не хватало пары лет, но Сюзетта уже стала подыскивать варианты. Даже великодушный Алекс и тот не предложил взять ее жить к ним. Незадолго до смерти мать пожаловалась на боль в горле, но Сюзетта восприняла эти слова не серьезнее ее постоянных жалоб на гайморит. Дочь даже не предложила ей сходить к врачу, и инфекция в конечном итоге обернулась заражением крови. Официально мать умерла от сепсиса. Сюзетта порой думала, не скончалась ли та от иронии, но не находила в этом черном юморе утешения для себя. Алекса произошедшее напугало; он без конца повторял: «На ее месте могла быть ты» и задавался вопросом о том, как все обернулось бы, будь ее болезнь не хронической, а смертельной. У матери не оказалось ни одного практического жизненного навыка, у нее даже отсутствовал инстинкт самосохранения. Сюзетта была убита горем.

Когда мистер Джи повел их в ботаническую лабораторию, Ханна бросилась к длинному столу, уставленному небольшими горшочками с крохотной рассадой.

– Осторожно, – сказала Сюзетта.

Она посчитала хорошим знаком тот факт, что Ханна решила принять в экскурсии активное участие, но воображение так и рисовало, как она вырывает с корнем все растения.

– Мы выращиваем здесь все что угодно: бобы, помидоры, цветы. И когда они немного подрастут, ты сможешь взять их домой и посадить у себя в саду. Хочешь? – спросил Ханну мистер Джи.

К изумлению Сюзетты, Ханна кивнула головой.

Потом они посетили комнату-прыгалку – открытое пространство с выстеленными мягким материалом полами и большими резиновыми мячами, на которых можно было скакать верхом. Ханна тут же оседлала один из них и понеслась вскачь по комнате.

– Ей, похоже, здесь нравится, – сказала Сюзетта, трепеща от надежды.

– Эта комната нравится всем ребятам. Здесь они могут безболезненно выпустить наружу свою агрессию или же просто веселиться.