Молнии в ночи [Авторский сборник]

— Не бойтесь, — успокоил его старик, — мы такие же несчастные, как и вы. Эх-хе… Значит, и вам судил господь попасть в эту яму, и вам уготовлена горькая участь.

Узник молчал. Словно вспомнив о чем-то, он вскинул голову, долго смотрел на отверстие, через которое его только что спустили в яму. Немного свыкнувшись с темнотой, он разглядел своих соседей. Подошел к ним, поздоровался со стариком, пожал руку Мирхайдару. Гончар показал ему, где он может расположиться. Расстелив палас возле свободной стены, узник уселся на нем и, по просьбе Мирхайдара и старого шорника, приступил к рассказу о происходящем «на воле». Но только он успел поведать, какая в Ташкенте погода, как у отверстия опять появились тюремщики — спустили в яму еще одного горемыку. Старик шорник невесело рассмеялся.

— Вот, гончар, какая у нас теперь теплая компания. Не соскучишься!

Их новый товарищ по несчастью забился в угол, молча улегся на своей убогой постели. Утром его вытащили наверх. И вновь раздался дребезжащий смешок старого шорника:.

— Бедняга, оказывается, он спускался сюда переночевать…

Постель его так и осталась возле стены, в яме. Никто не успел даже рассмотреть его как следует. И голоса его не услышали. Позднее обитатели ямы узнали, что его переместили в другое, самое мрачное подземелье, где он и был зарезан. Эта весть потрясла Мирхайдара и нового узника.

Утром «новичок» продолжил свой рассказ. По его словам, в Ташкенте — беспорядки, прибывший из Коканда представитель хана с особыми полномочиями руководил их подавлением. А кокандский хан, Худояр, бросил свои войска в Туркестан и к Алма-Ате.

Поняв, что перед ним человек сведущий, Мирхайдар присмотрелся к нему повнимательней. На «новичке» — длинный, наглухо застегнутый темно-коричневый бешмет, ичиги с кавушами, бархатная темно-зеленая тюбетейка. Ему около пятидесяти лет. Строен, сухощав, и лицо — худое, бледное, с аккуратной бородкой клинышком. А взгляд острый, проницательный. Гончар с уважением спросил:

— Сами-то откуда, мулла-ака?

— Я ташкентец, из махалли Дегрез. Да только давно покинул отчий дом. Учился в Самарканде, в медресе Улугбека. Потом побывал во многих городах. Занимался торговлей, служил писцом в Урде. Да, видно, прогневил бога — меня схватили и сунули в зиндан. Мое имя Абдувахаб, а отца звали Абдурахман, он оставил наш бренный мир семь лет назад. А вы кто будете?

— Меня звать Мирхайдар, я гончар. Вот уж одиннадцать месяцев, как я в этой яме. А этот старик — шорник. Он тут уже восемнадцать лет.

— За что же вас? — тихо спросил Абдувахаб.

Старик смиренно вздохнул:

— Все в воле божьей! Я бухарец, попал сюда из-за вражьих происков. Как-нибудь на досуге я поведаю вам свою историю…

Абдувахаб печально усмехнулся уголком губ: старик еще говорит о досуге! Видно, он тут — как дома. К чему ни привыкает человек! И ему понравилось, что гончар ответил на его вопрос злей и непримиримей:

— Меня сперва выпороли плетьми. Да, видать, мало им этого показалось. Арестовали как врага салтаната.

— Выходит, у нас с вами схожие судьбы! — вроде бы даже обрадовался Абдувахаб. — Я тоже «враг салтаната», государственный преступник. А началось все с моих путешествий… Довелось побывать и в Северном государстве. Большое впечатление произвели на меня прогрессивные идеи русских. Я стал пропагандировать их в народе. Писал газели, высмеивал зло, разъедающее, как моровая язва, наш край. Вот и угодил в зиндан! — Старый шорник и Мирхайдар молча слушали Абдувахаба. — Да, дорогие мои, разгорается беспощадная битва между добром и злом, правдой и кривдой. Правда провозглашает: все люди равны, все обязаны трудиться, и всякий труд должен быть достойно вознагражден. А кривда нашептывает: твоя доля, бедняк, работать до седьмого пота, терпеть нужду и лишения, выращивать пшеницу, собирать ее, перемалывать в муку, из муки печь хлеб… А есть его — богатым. Эти две силы и вступили в смертельный, долгий бой.

За беседой узники не заметили, как наступила ночь.

На другое утро раньше всех проснулся Абдувахаб, за ним — Мирхайдар. Шорох их бердонов разбудил старого шорника.

Байтеват спустил им полное ведро воды. Узники разлили ее по кувшинам, каждый набрал полную пригоршню теплой влаги, прополоскал рот, умыл лицо. После завтрака Абдувахаб принялся наводить порядок в своем «углу», а шорник и гончар — выделывать зубочистки из остатков алычового полена.

— Гончарным-то делом тут не займешься, — усмехаясь, сказал Мирхайдар, — вот я и обучился новому ремеслу.

Абдувахаб молчал, погруженный в раздумья, — лишь изредка, медленно поглаживая бородку, вздыхал и возносил хвалу богу — «Худоги шукур, худоги шукур!..»

Шли дни, он все больше привыкал к своим соседям и однажды прочел им короткую газель — оруз: