Молнии в ночи [Авторский сборник]

После этого случая имя Мирхайдара стало пользоваться в народе еще большим уважением. Его уже называли Мирхайдар-палван. И этот все возрастающий авторитет гончара напугал его палачей. По ложному доносу гончара объявили врагом салтаната и заточили в подземелье…

…Истошный крик оторвал Мирхайдара от воспоминаний. Вздрогнув, он открыл глаза, вопросительно уставился на старого шорника, старательно вылизывающего миску. Тот отложил миску в сторону, участливо покачал головой:

— Ох, сынок… Вы уж простите, гончар, что я вас так называю, я ведь старше вас на два мучала…[11] Все-то вас тревожит, все вы принимаете близко к сердцу. Поберегли бы себя. Все думаете, думаете… А думы иссушают тело и душу.

Крик повторился, сопровождаемый звоном цепей. Старик равнодушно заметил:

— Видать, бьют кого-то из новеньких…

А Мирхайдар опять забеспокоился о своих сыновьях. Как-то вчера они добрались до дома, не попали ли в какую переделку?.. Младший-то горяч нравом — огонь!.. Когда Мирхайдара уводили в зиндан, сыновья бросились на миршабов — ради отца они были готовы на все… Мирхайдар остановил их: «Спокойней, дети мои!.. Миршабы лишь выполняют приказ». Сыновья проводили его до тюрьмы. Там он простился с ними, ободряюще сказал: «Не плачьте, родные. Вы мои дети — слезы вам не к лицу. Я верю, справедливость восторжествует. Скоро я вернусь домой…»

Нет справедливости в этом мире! Вот уж почти год, как он истлевает в тюремной яме, вместе со стариком шорником, и не видно конца их мучениям.

Когда-то, по словам шорника, ему спускали сыромятную кожу, и он мастерил из нее уздечки и подпруги. Потом его лишили и этого занятия. Правда, не так давно Байтеват раздобыл алычовое полено, бросил его в яму. Старик и Мирхайдар, стараясь, чтобы не пропало даром ни щепочки, выстругивали из полена зубочистки и передавали их тюремщику. За это жестокий и грубый Байтеват вовремя снабжал их водой и пищей.

Так коротали они время.

III

Говорят, мертвым снится, что, пока они лежат в могилах, живые лакомятся халвой. Уж кому-кому, а Мирхайдару хорошо известно, какова эта «халва»!.. Сладкая жизнь не для бедняков, кем бы они ни работали.

Был у Мирхайдара родич — тоже гончар. Как ни бился, все не мог вылезти из нужды. Он часто вспоминал присловье: мол, гончару вовек не разбогатеть — он, видно, проклят богом за то, что жжет землю. В конце концов, родич этот бросил гончарное дело. Продав все свое добро, он арендовал четыре танапа[12] земли и переселился в старый город. Но и земля не смогла прокормить его большую семью. Он стал еще беднее, чем раньше. Однако, самолюбие и стыд не позволили ему вернуться к прежнему ремеслу, к прежним друзьям. Проклиная судьбу, он влачил жалкое существование чайрикера — издольщика.

Как-то он принес Мирхайдару кукурузные лепешки. Передавая их Байтевату, с горечью проговорил: «Скажите моему племяннику — не нашел я счастья. Что ремесло, что земля — один толк!»

И Мирхайдар, задумавшись над этими словами, представил себе дехкан, варящих листья травы — исмалака, от которой они опухали, ремесленников, живущих впроголодь… Он знал, что его домашние заполучают у кожевников кусочки мяса, содранные с мездры свежих кож, поджаривают их — этим и питаются.

Весь народ бедствует — и гончары тоже. Когда брюхо сводит от голода — людям не до глиняной посуды.

Но Мирхайдар не знал, что эти бедняки предпринимали отчаянные попытки выручить его из беды. В пятницу, после намаза, сакычманцы и себзарцы, среди которых были и родичи Мирхайдара, собрали немного денег и отправились в Урду для переговоров с бекскими чиновниками. Ушли они ни с чем: оказалось, что гончара невозможно освободить за взятку. Его судьба зависела не только от бека, но и от представителя Кокандского ханства. Как врага ханства Мирхайдара намеревались повесить.

Эта весть взбудоражила друзей гончара.

Однажды утром в тюрьме поднялся переполох. Слышался топот тяжелых, кованых сапог — это стража и тюремщики бежали к воротам. Волнение передалось заключенным. До Мирхайдара и старика шорника доносились беспорядочный звон кандалов, возбужденные разговоры. Оба узника вскочили на ноги, напряженно прислушиваясь к шуму.

— Уж не ворвались ли в Ташкент бухарцы? — настороженно предположил старик. — Бухарский-то эмир посильней нашего хана, у него и войска, и пушек побольше… Или это русские подошли?

Обоих тревожило, что так долго не появляется Байтеват.

К полудню шум стал стихать. Отверстие обступили вооруженные сарбазы, они смотрели вниз, в яму, перешептываясь о чем-то. Показалась, наконец, и голова Байтевата. Он не отвечал на вопросы узников, враждебно, зло наблюдал за Мирхайдаром. От прежней его снисходительности не осталось и следа.