Молитва нейрохирурга

Этот опыт раскрепостил меня еще сильнее. Проблемы и преграды будут всегда. Я молился уже много раз, но я по-прежнему осознаю, что найдутся те, кому такое предложение покажется оскорбительным. Мне все еще нужна смелость, когда рядом находится любой посторонний человек, — например, приглашенный врач или студент. Я просто говорю, что привык молиться перед операцией, спрашиваю, все ли нормально, и смотрю, как кто отреагирует. Возражают редко.

Со временем моя работа стала не просто набором действий, а чем-то намного большим. Молитва, вошедшая в мою практику ради поддержки, стала призванием.

И если вспомнить, с чего я начал — о, это был долгий путь.

Механик в докторах

Хирурги нередко говорят, будто мы чиним людей, словно механик — машины. Но, насколько мне известно, я — единственный нейрохирург, начавший свой путь с автомастерской.

В юности я и не думал, что стану врачом. Я вообще мало о чем думал. В старшей школе у меня не было ни целей, ни мотивации. Учиться я ленился и брался только за то, что давалось легко. Родители были уверены, что колледж я не закончу, так что предложили мне пойти учиться на автомеханика. Я отверг даже эту скромную цель: я и так мог чинить автомобили и работал помощником на бензоколонке. Ничто в моей жизни не намекало на «высшую ученую степень», тем более на «медицинскую школу» или «хирургию головного мозга».

Однажды мой старший брат, работавший на буровой установке в Луизиане, упомянул, что «парням из колледжа» там платят больше, а в грязи они при этом не мараются. Те, кто окончил колледж, командовали теми, кто туда не поступил. Я заинтересовался. Тетя дала мне денег, и я мог выбрать курс в местном колледже. К тому времени я уже мечтал стать актером и решил на всякий случай получить высшее образование, а потом устроиться на буровую, заработать денег, купить мотоцикл и поехать в Голливуд, где начну свою настоящую карьеру. Это был очень деловой подход.

Тем временем я работал на бензоколонке и продавал шины в магазинчике вместе с сыном владельца. Однажды нам выдалась свободная минутка, и мы болтали, прислонившись к газовым насосам. Он сказал, что готовится сдать экзамены в медицинский колледж, — а потом, если получится, поступить в университет на медицинский факультет. Тогда я в первый раз услышал о том, что кто-то и правда готовится стать врачом, — и впервые понял, что есть и такой путь. Я не особо об этом думал, но позже, на той же неделе, меня словно осенило. Идея пришла, когда я полез под автомобиль. Он как-то странно кряхтел, когда я менял передачи, так что я решил разобрать трансмиссию, — и когда я держал запчасти в своих измаранных маслом руках, то вдруг подумал: если я могу чинить автомобили, так почему я не могу чинить людей? Мысль о том, как приятно восстанавливать такую сложную «машину», как человеческий организм, полностью меня захватила.

Два года спустя я поступил в медицинскую школу.

В двадцать лет я, младший ученик на курсе, отчаянно пытался определиться и искал группу, к которой мог бы примкнуть. Дэвид Леви — самое что ни на есть еврейское имя, и я с нетерпением ждал признания как «доктор-еврей».

Мой отец, Исаак Леви, сефард, рос в семье ортодоксов. Из-за нацистов наша семья потеряла дом и дело.

Дедушка и бабушка, бросив все нажитое, покинули Родос, успели вырваться из хватки Гитлера и, в конечном счете, добрались до США. Более полутора тысяч евреев, оставшихся на острове, отправились в концлагеря, и многие погибли.

В юности мой отец принял Иисуса как Мессию, и с ним перестали общаться и в семье, и в общине.

Ему было очень больно, но ему открылись смысл и цель как в Торе, так и в Новом Завете. Папа прекрасно знал, что такое гонения. Сперва его гнали нацисты за то, что он был евреем; затем — евреи за то, что он верил в Иисуса.

Думаю, поэтому он почти никогда не говорил о своем прошлом. Я очень мало знал о своем еврейском наследии — помимо того, что мы каждый год отмечали Песах. Возможно, отец хотел защитить нас от неприязни, с которой столкнулся сам, и потому поселился в маленьком городке. Мы росли без еврейских друзей и почти не знали нашей культуры. Я, например, о ней и понятия не имел.

С юных лет я считал Иисуса особенным. Моего отца гнали именно из-за решения следовать за Иисусом. И я уважал его убеждения. Я прилежно учил истории из Торы и Нового Завета. Я хотел верить в то, что Иисус ходил по воде, исцелял людей, прощал грехи и воскрес из мертвых. С таким героическим Спасителем, как Иисус, который пожертвовал собой, чтобы искупить мои грехи и чтобы я мог узнать святого и благого Бога, мир, казалось, имел больше смысла. Затем я пошел в медицинскую школу.

Там оказалось, что треть моих однокурсников — евреи, и я испытал культурный шок.