Молитва Каина

Да что там другие, он, чухонец, и сам тут кой-што повидал, когда с прочими засыпать болото ездил. Может, и приблазнилось все, да только вряд ли, сильно уж с явью схоже…

Рано утром случилось. Один он на возу к болоту приехал, так уж вышло, обычно-то пять-шесть повозок разом… А тут один. Разгружали и все в прорву сыпали кандальники, их поутру пригоняли, но чутком позже, подождать пришлось.

Ну он и слез с воза, поразмяться. И голос услыхал, жалобный такой, словно помощи кто кличет… Он туда, сквозь рогоз продрался, увидел, – и сомлел. Там вода начиналась уже, а из воды рука торчит, к нему тянется. Тонкая рука, небольшая, не мужицкая и не бабья, – или ребенка, или девицы молодых лет… Одна лишь рука, ничего более, словно глыбь кого-то уже с головой засосала, а он все вверх из последних сил стремится…

И зовет на помощь, а каким манером, не понять, не должон звук с под воды доходить, пузыри разве что булькающие… Ан доходит. Без слов, только голос, но жалобный-жалобный, и понятно, что помощи просит.

Но чухонец не поддался соблазну, знал нехорошее давно про те места… Думал, байки пустые, а тут вона как… Повернулся, и дай Бог ноги. На сухое вылез, на воз взгромоздился, не на козлы, на самый верх, да и просидел так, пока кандальники не притопали.

За рассказом развиднелось, потом и солнышко взошло, пригрело. Названый Иван засобирался, а чухонец вздремнуть прилег, – ночью-то уснуть и не чаяли, зябко, к костерку жались, руки к углям тянули. А теперь потеплело.

Распрощались, названый Иван пошагал в ту сторону, где бараки, и порядочно отошел, но передумал и вернулся.

Неправильно получалось: никто не будет знать, где он сокрылся. Никто, кроме чухонца. А тот денег не раздобыл, может, и впрямь в бега ударится. Без сноровки долго ему не бегать, споймают быстро, и на съезжей все расскажет. И про Ивана Белоконя тоже, про того тут долго всех будут выспрашивать, и знающих, и не знающих. Не будет справедливо, если он из-за чухны в железа угодит.

Он подошел к погасшему кострищу, доставая гирьку. И справил все по справедливости. Теперь никто меж мортусов, при чумных бараках его искать не придумает…

Но в мортусы он все же не сподобился.

К другому делу приставили, совсем уж гиблому, пропащему: в самом бараке за чумными уход вести… То был прямой и верный путь в яму с известью, но он не стал отказываться, полагаясь на свою планиду.

Вот как оно случилось:

Барак пока пустовал, а второй и не достроен был, под крышу подвели, но даже стропилы еще с одного края не стояли. Не навезли покамест чумных, ни с карантинов, ни с прочих местностей. Но лекари уже наготове ждали.

Для них отдельная времянка из досок склочена была, худая, щелястая. Углом к бараку примкнула, вроде как флихель к господскому дому. Как позже оказалось, у них там зараз и околодок был, и житье, и канцелярия чумная, и аптеха, хотя какие там уж снадобья для чумных, одна видимость…

Внутрях сидел, с утра угощаясь водкой, один лишь человек, и оказался знакомцем: подфелшар Аверьяныч с околодка при Пулковской станции. Названый Иван не удивился, таким пропойцам самое тут место.

Подфелшар узнал, принял с радушием:

– Здоров, казак! Водочки откушаешь?

Кто ж не откушает, после зябкой-то ночи, близь болота проведенной?

Аверьяныч набулькал не щедро. Названый Иван еще в станционном околодке отметил: без компании пить подфелшар не любит, но лишней тороватостью привлечь собутыльников не спешит.

Выпивши, заговорили о деле, и Аверьяныч сразу огорчил: здесь в мортусы, казак, не попадешь, хоть видно по тебе, что нуждаешься… Он кивнул на одежку как бы Ивана, измаранную землей и кровью – и своей, и той, что из проломленной драгунской головы во все стороны полетела.

– Но не выгорит у тебя, казак, – сочувственно говорил подфелшар. – Здесь, в чумном гошпитале, по штату мортус числится один. И место занято, промешкал ты. У нас-то нет нужды по градам и по весям колесить да мертвецов отовсюду собирать… Барак вон он, ров за ним недалече, – арестанты вчерась за полдня выкопали. Подцепить помершего крюком, да ко рву стащить, да известью присыпать, – вот и вся докука. Да с карантину сюда раз в день занемогших сопроводить. Служба не хлопотная, на нее двоих много будет. И мортуса в ту службу уж наняли, да такого мортуса… Увидишь его, так не враз позабудешь…

Аверьяныч вздохнул, поскреб щеку. Брился он редко, страдая утренней дрожью рук и досадуя потратам на цирюльника, и лицом напоминал спину молодого, едва народившегося ежонка, – сивая щетина росла не густо, но пеньки ее толщину имели примечательную.

– А главную-то, казак, команду мортусов набирают по градоначальничей линии… Полиция, стало быть, на бирает. Вот туда, казак, и наведайся.