Молитва Каина

Все равно, должен ведь понимать, что манкировать прозвучавшей просьбой никак не полезно для карьеры и будущности… Можно допустить, что к Шешковскому он все же послал, во избежание неприятностей, но даже виду не показал по причине неприязни к обер-секретарю Сената, столь характерной для петербуржского общества…

Если так, то надо ждать. Степан Иванович пошлет сюда человека немедленно…

Он ждал. Тянулись томительный часы. Единственным развлечением стал ужин, он к нему не притронулся, и остальные тоже, кроме Колокольцева, – тот уплел две порции жидкого горохового зобанца столь аппетитно, что всем стало понятно: при жалованье чиновника двенадцатого класса даже такая жалкая похлебка не всякий день на стол попадает.

Потом минула ночь, проведенная на полу, на шуршащем соломенном тюфяке – топчан по старшинству занял Боровин. Спали не раздеваясь, обещанное постельное белье так и не принесли.

Потом был завтрак, не обильный – вволю белого хлеба хорошей выпечки и по кружке горячего кофия. Кофий был кофием лишь по названию.

Вновь потянулись тоскливые часы. Помещик не заговорил. Машенька – она попросила называть себя так – освоилась, сдружилась с Колокольцевым, о чем-то они шептались в углу, посмеивались. Алевтина Петровна поглядывала на их шушуканья неодобрительно, но пока не вмешивалась.

Потом был обед, на диво неплохой, все откушали с аппетитом: наваристые щи с расстегаями, да баранье рагу на второе. Десертом подали яблоки, но он их в рот не брал много лет, имелись тому причины… Запивали квасом, вина не полагалось.

Никаких намеков на врачебный осмотр… Он не удивился. В чумные доктора своей волей крайне редко идут, попадают на сию стезю чем-то проштрафившиеся медики, запойные пьяницы и прочая того же сорта братия… Их не враз найдешь и доставишь.

Отобедав, стало ясно: никуда Карин не посылал. Не стал бы медлить Шешковский столь долго… Надо справляться самому.

Он мог уйти – хоть по-тихому, хоть с кровью, два пистолета остались при нем, никто не стал обыскивать: не совсем арестанты все же, да и приближаться боязно. Мог, но решил попробовать иной путь, сохранилось у него оружие посильнее не то что пистолета, но даже пушки: набитый монетами пояс. Он удалился за рогожку, якобы по надобности. Достал из пояса четыре золотых империала, поразмыслив, добавил к ним пятый, – бить, так уж наповал, для рядового драгуна это жалованье за… за… он понял, что не помнит величину солдатского жалованья, закончил мысленно иначе: за немалый срок.

Затем он отделил мзду для Карина, сожалея, что сразу не намекнул на нее ротмистру, – и тут уж отсчитал не пять золотых, понятное дело.

Переговоры с драгуном, явившимся на стук, затянулись: служивый хотел получить деньги сейчас, а ротмистра известить позже. Каин настаивал на обратной последовательности действий. Тяжко вздохнув, солдат сообщил: ихбродь сейчас в отсутствии, обещались быть ввечеру, тогда он и доложит, – и тут же потребовал империал в задаток.

– Не дам, пропьешь, – строго сказал он. – Вечером все получишь.

Все исполнит, сомнений нет, – на золото смотрел, как кот на рыбицу живую, трепещущую…

И он стал ждать вечера.

V Беглый

Сомнения человека, назвавшегося Иваном Белоконем, почти отпали, когда государь грудью пошел на фузею со взведенным курком.

Так безрассудно – видно ж было, что солдат и сам взведен, вот-вот выстрелит, – мог поступить только человек, с малолетства привыкший, что он над всеми начальник, что солдаты перед ним во фрунт тянутся, а оружие ни в жисть не направят.

Нелегкая судьба кое-чему государя научила, но иные ухватки навсегда с людями остаются, с ранних лет и до седин.

Вполне он уверился, подглядев на сборы государя в покидаемой бричке.

В секретном месте таилось именно то, чем должен владеть царь-император, скрывающийся от супостатов. Пистоли, по виду точно царские. Полный пояс казны. А самое главное – бумаги императорские, он видел их недолго, краем глаза, но сразу понял: конечно императорские, такая бумажища даже генералу не по чину, с орлом-то золотым, чуть не в четверть крылья распластавшим…

Он. Государь.

Называл его по прежнему «вашбродем», виду не подавал. Надо будет, сам все государь обскажет, откроется. Сейчас, решил он, главное – далеко от государя не отходить, нужность и полезность проявлять. А уж там судьба не подведет, он крепко верил в свою судьбу.

Легко сказать… С фузеей-то удачно повернулось: признал солдат государя в самый последний миг, не иначе, и дуло отвел. А вот с рохмисром не заладилось… Из злочинцев, видать, тот рохмиср. Не стал государя слушать, когда тот хотел верным людям в столице весточку послать.

Да тут еще чума проклятая, да указ, что враги государя царицке своей подложной на подпись сунули. Придумали же – здоровых людей под замком держать. А его, названого Ивана, вообще запирать глупо. Ну какая же чума к нему, судьбой избранному и помеченному, пристанет? И какой замок удержит?

Но заперли, супостаты. Разлучили с государем, порознь в узилищах держат…

Должно выбираться, постановил он. Самому выбираться, и государя выручать. Уж зачтется ему дело благое, без сумления.