Молчание леди

— Я уже не хочу туда, Белла, и никто не знает… — Он повернулся и, глядя на Джо, спросил: — А ты? Я имею в виду, что может возникнуть необходимость отправить кого-нибудь за доктором или за чем-нибудь нужным.

— Да, ты прав, — отозвался Джо. — Да ты прав, Прыщавый.

Фигура на постели беспокойно пошевелилась, и Белла начала выталкивать парней, приговаривая:

— Вам понятно? Она уже все прекрасно слышит. Она не хочет видеть никаких мужчин, совсем никаких. О, как бы мне хотелось узнать причину всего этого! Ну все, уходите отсюда.

— Мы подумаем над этим, — сказал Джо. — Но прежде чем мы уйдем, я лучше посильнее разожгу огонь. — Он взял лежавшие возле камина старые щипцы и один за другим переложил округлые куски угля из коробки в затухающий огонь, заполняя всю решетку. Затем он наполнил коробку углем из мешка и отряхнул руки одна о другую, заключив: — Вот так, Белла.

Когда оба мужчины поднялись по лестнице, Белла, опустившись на колени возле матраса, сунула руку под одеяло и нашла руку Рини. Нежно поглаживая ее, она спросила:

— Как ты теперь себя чувствуешь, девочка?

Девушка отвернулась от нее, а когда через мгновение Белла осторожно повернула ее лицом к себе, то увидела, что Рини молча плачет — по ее лицу текли слезы. Она пробормотала:

— О, моя девочка! Не надо! — Белла порылась в своем кармане, проверяя нет ли там платка, и. не найдя его, вы-терла слезы Рини уголком своего фартука, а потом ласково сказала: — Ничего не бойся, моя милая. Здесь никто тебя не обидит. Те два парня, которые только что ушли, не допустят этого. И не надо никуда ходить, разве только во двор, это меня вполне устраивает. Я не собираюсь на тебя давить, девочка. Ну же! Не надо так расстраиваться.

Рини хватала воздух ртом, широко его открывая, а потом, заикаясь, выдавила из себя одно слово:

— Простите.

— О, девочка, тебе не за что извиняться. У тебя было что-то вроде… — Она замолчала. Как ей назвать это? Не ночной кошмар… да и на припадок это не очень похоже. — Что-то вроде небольшого приступа.

Рини ухватилась за ее пухленькую руку, а Белла положила свою ладонь сверху и, похлопывая, приговаривала:

— Когда я еще была девушкой, у меня часто случались приступы. Я никогда не рассказывала тебе, как я сюда попала? Знаешь, в этой жизни у каждого своя беда. Очень мало людей обходятся без горестей, а со мной беда случилась очень рано. Бог мой, уж это точно! — Она замолчала, говоря себе, что продолжать не стоит.

Затем она вспомнила поговорку старого Хэма: «Если вы хотите, чтобы люди прекратили рассказывать вам о своих бедах, расскажите им о своих. Это быстро заставит их замолчать». Что ж, ее беды не заставят молчать это несчастное существо больше, чем уже есть, но они, тем не менее, могут отвлечь ее от грустных мыслей. Поэтому она заговорила:

— Я пришла сюда из Ливерпуля, знаешь ли. Мне было тринадцать, и мне не удалось уйти оттуда раньше, а жизнь у меня была адская. И мне вовсе необязательно было попадать в эту часть Лондона, чтобы узнать мужчин. О нет. Я хорошо узнала их еще у себя дома, если можно его таковым считать. Она, моя мать, света божьего не видела. А мой отец, к несчастью, пропивал заработанное в барах. У нас было три комнаты, настолько маленькие и тесные, что туда и кошка не протиснулась бы. И сколько я себя помню, мне приходилось спать на одной кровати с братьями. В каком месте кровати лежать, для меня не имело значения. Я предпочитала спать под ней Бог знает сколько времени, чтобы не попадаться братьям на глаза. Они все были старше меня. И постепенно они исчезли, один за другим. Остались только я и родители. Я старалась посещать школу как можно чаще. Я ходила туда достаточно долго, чтобы научиться читать. Это было в те дни, когда она не посылала меня в ломбард и не заставляла прибирать в доме, который был похож на свинарник. Она была моей матерью, но она также была грязной стервой. Грязной ленивой стервой.

«Возлюби мать и отца своего» — так говорится в Книге книг. Если я и ненавидела кого-то в моей жизни, так этих двоих, особенно его. Потому что потом, когда парни покинули дом, он начал приставать ко мне. А она не препятствовала ему. Тогда я уже спала на кровати одна. Однажды вечером он пришел ко мне и снова начал приставать. Он был здоровым мужиком, но у меня был свой способ защиты. Я применяла его к парням и, видит Бог, я воспользовалась им и в ту ночь! У меня был резак, ну, знаешь, такие резаки используют для ковров или при резке кожаных материалов. Он слегка изогнут на конце. Я оставила на папаше метку, залечить которую можно только за несколько месяцев, если вообще возможно. И я сбежала из того дома в чем была. Спала в одежде. Мне удалось прихватить свое пальто, свое старое пальто. И это все, что у меня было, когда я покинула Ливерпуль около часа ночи. Было начало марта, и стояла холодная погода.

Она замолчала и заглянула в блеклые глаза, внимательно смотревшие на нее, а затем спросила: