Немало удивила лейтенанта и странная откровенность Исмагилова.
— Ты не забывай, что мы со Смидовичем, как раньше говорили, нацмены, — в обычной своей полушутливой форме заявил тот. — Народ мы упрямый, и раскусить нас не просто! Правда, белорусов мал-мала побольше, чем хакасов, и адмиралов у них — хоть пруд пруди. Потому Смидовичу резона нету о расшитом козырьке мечтать. Все равно никого в Минске не удивит. Другое дело я — заявлюсь в свой Черногорск с адмиральскими погонами: здорово живете, земляки! Пусть будет у меня сейчас одним конкурентом меньше! — звонко хохотнул капитан-лейтенант.
Потом, посерьезнев, добавил:
— Только знаю, никуда Смидович с «Величавого» не уйдет. Есть в нем морская жилка, самая настоящая. Вот увидишь, когда-нибудь он нами с тобой командовать будет. Я бы на его месте не меньше, чем адмиралом флота стал! — сверкнул белками глаз Исмагилов.
Этот памятный год был для меня и радостным и печальным. Часто я вынимала из шкатулки и подолгу разглядывала голубоватый, с гербом наверху новехонький аттестат зрелости. Все не верилось, что я уже не девчонка, что можно выбросить прочь школьный фартук и щеголять в супермодерной мини-юбке. И в то же время было жаль беспечного, промелькнувшего, «как сон, как утренний туман», детства. Только став взрослыми, мы не раз и не два в грустную минуту вспоминаем косички с бантами, от которых так спешили избавиться. В июле я подала документы в медицинский институт и снова взялась за учебники.
Вступительные экзамены я выдержала успешно, хотя жутко боялась конкурса. И была вдвойне счастлива потому, что вскоре приехал в свой первый курсантский отпуск Вася. Когда он спрыгнул с подножки в нарядной черной форме с голубым воротником и золотистым угольничком на рукаве, мне стало стыдно, что я смеялась над его фотографией. Передо мной предстал высокий, стройный моряк, пригожий до умопомрачения и... чуточку чужой. Я не узнавала в нем своего неловкого и застенчивого обожателя.
— Здравствуй, Аленькая... — сказал он одними губами и при всех обнял меня прямо на перроне. Видела бы такое моя мама! А вот Анна Петровна стояла возле нас, покачивала головой и грустно улыбалась. Она понимала, что очередь ее стала теперь второй.
Что было, когда я, почти силком, затащила Васю к нам домой! Папа, очень уважающий военных оттого, что сам не служил в армии, называл гостя по имени-отчеству, выставил на стол бутылку коньяка и даже налил себе, что случалось раз в кои годы!
Мама не сумела сохранить своего надменно-холодного вида и стала глядеть на Васю если не с уважением, то с явным любопытством. Все-таки перед нею сидел будущий морской офицер! Может быть, в ее душе произошел перелом, и она впервые приняла наши с Васей отношения всерьез.
Вскоре я убедилась, что мой Вася изменился только внешне. В сущности он остался прежним забавным чудаком: чего стоил хотя бы привезенный им рукописный «УЖМО» — устав жены морского офицера! Статья первая этого самодеятельного «документа» гласила:
«Жена морского офицера является его боевой подругой и единомышленницей. Вся ее душевная теплота, все помыслы и желания принадлежат мужу. В дни, когда морской офицер находится в плавании, жена является полномочным представителем и защитником его интересов на берегу...»
Я едва сдерживалась, чтобы не прыснуть в кулак, настолько серьезно и сосредоточенно читал мне свой устав Вася, будто в самом деле собирался приводить меня к присяге.
Следующие статьи звучали еще грозней: «Честь и положение жены морского офицера в отсутствие мужа несовместимы с частым посещением театров, кино, танцевальных площадок и других увеселительных заведений...»
— Васенька, — давясь смехом, не выдержала я. — Да это же новый «Домострой»! Услышав такое, можно из-под венца сбежать!
— «Всякое нарушение положений устава жены морского офицера, — не приняв во внимание мою реплику, продолжал читать Вася, — наказуется лишением доверия мужа. Высшей мерой наказания является полная отставка!»
Глава 9
Сигнал боевой тревоги разбудил Портнова среди ночи. Набросив китель, застегиваясь на ходу, он побежал на стартовую батарею. Сел в кресло возле контрольного пульта, поеживаясь и позевывая.
— Снимаемся с якоря? — обращаясь ко всем, спросил он.
— Не похоже, товарищ лейтенант, — негромко ответил ему Кудинов. — просто ночное учение.
Команды на съемку действительно не последовало. Минут через сорок дали отбой тревоги.
Портнов вышел на верхнюю палубу. Увидел крупные звезды, ярко горящие в темно-фиолетовом небе, скатывающуюся в волны безбокую, как надкушенный пряник, луну. Воздух был густым и волглым. Повсюду на палубах и надстройках блестели мокрые потоки.
Осмотревшись по сторонам, лейтенант заметил, что якорных огней на рейде стало больше. Корабли стояли теперь не в две, а в три линии.
— Чего не спишь? — спросил его подошедший Исмагилов.
— Прохлаждаюсь, — ответил Портнов. — Что за корабли пришли?
— НАТО в гости пожаловало. Забрели на огонек.
— Или им в море места не хватило? — вслух подумал Портнов.