Мохнатый бог

Это необходимо ещё и потому, что если вам удастся тяжело ранить зверя, находящегося прямо над вами, то зверь сможет очень быстро подмять вас под себя — тем более что спускаться ему будет легче, чем подниматься. Также не стоит стремиться очутиться прямо над зверем — спугнутый или легкораненый медведь обычно уходит напрямую вверх, и тут не стоит находиться прямо на его пути.

По-настоящему вам может помочь здесь хороший внимательный напарник. Он остаётся внизу, так, чтобы всё время находиться на виду у стрелка, но при этом не терять из виду медведя. И если медведя потеряет из виду стрелок, т. е. вы, то ваш напарник знаками поможет вам сориентироваться на склоне и выйти к зверю.

Я вспоминаю одну охоту, которая пришлась на майские праздники. Мой приятель, бурят Эдик Бочкин, как он сам себя называл— «потомок Чингисхана», поклялся мне, что знает замечательное место на водоразделе рек Охотского бассейна и Колымы. Место это, точнее, гряда невысоких гор, с его слов, чертовски славилось тем, что склоны там оттаивали раньше всего в округе. Кроме того, там (опять же с его слов) располагался обширнейший и обильный брусничник, а кусты стланика росли изредка и были по пояс, максимум по плечи. Вот на этих-то «голых сопках», как называл их бравый охотовед, и собиралось по весне видимо-невидимо медведей.

«Всё ж кругом под снегом ещё, — объяснял мне Эдик, — вот какие медведи проснулись, после выхода из берлоги отлежались — и туда пруцца! Штук по десять-двадцать там за раз видят! И всё это — в пяти километрах от трассы!»

В общем, было понятно, что что-то здесь не совсем так — или с медведями, или с горами, или с брусникой, или со стлаником, или с пятью километрами от трассы. А возможно, и с тем, и с другим, и с третьим. Но было свободное время, за зиму я сильно устал от города, и решил — была не была, съезжу-ка я на эти «медвежьи высыпки» в пяти километрах от трассы — хоть на лыжах погуляю по-человечески!

^{Здесь охотятся на медведей весной.}

Взял я тогда немецкую трёхстволку мастера Бареллы, со стволами 16/16/ 8x57R. Когда-то это было очень хорошее ружьё, но за восемьдесят лет, прошедших с момента его изготовления, изрядно поистрепалось. Нарезной ствол бил весьма точно, но мог в определённых условиях дать осечку. Дробовые же стволы вели себя безупречно. Зарядил к ней дюжину пуль 16-го калибра (родных бреннековских патронов к нарезному стволу у меня было штук восемь), собрал рюкзак, сунул туда топор, спальник, несколько банок сгущёнки, тушёнки, чайник— и был готов к охоте.

^{След медведя по снегу.}

Накануне мая выпало какое-то феноменальное количество снега — Колымская трасса в нескольких местах была перекрыта лавинами, что, в общем-то, нетипично для тех мест. На «Урале» каких-то прикормленных Эдиком браконьеров нас довезли до нужного ущелья. Именно ущелья, а не распадка, которые характерны для низкогорья Северо-Востока Сибири. Сразу за перевалом, по словам Эдика, как раз и начинались «медвежьи горы». Вверх по ущелью мы пробирались через многочисленные языки сошедших лавин, с неба пекло ослепительное майское солнце. Со всех сторон его лучи отражались от сверкающих снежных склонов и, казалось, фокусировались прямо на нашем маршруте, грозя сжечь нас, как в фокусе гиперболоида.

Ущелье изгибалось несколько раз, и, когда мы прошли по нему около пятнадцати километров, я немного успокоился — стало ясно, что до гор с медвежьими высыпками довольно далеко, и шансы на то, что наше предприятие может увенчаться успехом, несколько увеличились. С моей точки зрения, по крайней мере.

Перевал мы преодолели уже в сумерках и заночевали под открытым небом, выкопав яму в сугробе и завалив две случайно росшие под самым верхом лиственницы. Такие ночёвки имеют один существенный плюс — рассвет проспать невозможно.

Вот с этим самым рассветом мы оживили костёр, проглотили по паре кружек крепчайшего чёрного чая и двинулись на лыжах вдоль гребней гор. То ли байка про «чёрные горы» всё-таки была байкой, то ли снега в этот год выпало уж слишком много, но мы так и не увидели никакой череды сопок с обнажёнными склонами.

Тем не менее к полудню мы нашли длинную пологую сопку с обтаявшей вершиной, с низенькой щёткой кедрача по краям чёрной проплешины. Мы легли на солнцепёке в километре от проталины и принялись облизывать каждый метр на ней в бинокли.

Разглядывали мы её недолго.

Вдоль нижней кромки кедрача, опустив морду к земле, по проталине двигался крупный медведь. Судя по всему, он собирал на обтаявших кустарничках прошлогодние ягоды. После того как мы понаблюдали за ним с четверть часа, он развалился на солнцепёке и, судя по всему, заснул.