Очень наглядный случай произошёл с моим знакомым, который охотился с карабином «Медведь» под патрон 9,3x53. Был осенний вечер в горах на Охотском побережье. Охотник разглядывал серый каменный склон, заросший редкими кустами кедрового стланика. Вполсклона он обнаружил медведя средних размеров (ширина следа его передней лапы была 16,5 см, т. е. весил он около 200 кг). Медведь медленно ходил от одного куста к другому и лениво объедал шишки. Через десять минут наблюдений стрелок решил, что он прикинул основное направление движения зверя, и пошёл по горе с таким расчётом, чтобы медведь сам вышел на него. В какой-то момент он обнаружил, что зверь спустился в каменистое русло ручья и находится в восьмидесяти метрах от него.
Охотник тщательно прицелился в медленно идущего зверя и выстрелил ему по лопаткам.
Медведя перевернуло на спину, и он забился на камнях в агонии. Так, по крайней мере, показалось охотнику в этот момент, и он не стал добивать его вторым выстрелом. Через три секунды бьющийся медведь свалился в щель между камнями, и человек потерял его из виду.
Осенью на Охотском побережье сумерки наступают очень быстро, поэтому охотник не стал спускаться в русло ручья, а поспешил в лагерь. Там он сообщил напарнику, что он убил медведя и завтра надо будет идти за шкурой. Он ни на секунду не сомневался, что обнаружит медведя в радиусе десяти метров от того места, где он видел его в последний раз.
Когда они с напарником подошли к этому месту, то обнаружили на плоском валуне в углублении лужу засохшей крови, несколько кусков рёбер, вывалившихся из раны, и… всё!
Однако по валуннику вниз уходила кровяная, хорошо видимая дорожка.
Охотники двинулись по этому следу, который становился всё менее и менее отчётливым. Кровь, которая сперва буквально лилась ручьём, затем начала капать отдельными каплями, а потом и прекратила течь вообще. Среди северных охотников существует мнение, что рана у медведя осенью постепенно заплывает жиром.
Я лично не исключаю, что, несмотря на тяжелейший характер этой раны, медведь всё же выжил.
Что касается реакции бурого медведя на попадания пуль даже крупного калибра, то я могу вспомнить эпизод, когда зверь остался стоять на ногах даже после попадания четырёх пуль из того же «Медведя», выпущенных в грудную клетку на расстоянии двадцати метров.
В другой раз мне уже самому пришлось разделывать тушу убитого зверя, у которого я насчитал четыре старые тяжёлые огнестрельные раны, каждая из них, по охотничьим канонам, должна была быть смертельной. На затылке, под шкурой, у этого ветерана находились две закапсулированные свинцовые лепёшки величиной со столовую ложку — они состояли из дроби номера около третьего, смешанной с волосами. Скорее всего кто-то дважды выстрелил из двустволки в голову переплывающего реку зверя с лодки. Так как оба заряда почти не разлетелись, можно было предположить, что стреляли в упор. В груди, под шкурой, я выковырял ножом из кожаной капсулы полуоболочечную пулю 9-го калибра от старого карабина «Лось» или «Медведь», а в крупе обнаружилась турбинная пуля Майера 12-го калибра. Со всеми этими ранениями медведь вполне благополучно жил не один год и, когда его в конце концов добыли, выглядел вполне упитанным.
Действительно, опытные охотники говорят, что крупные звери после первой пули если не упадут на землю, то становятся как бы нечувствительными к последующим ранениям, хотя бы каждое из них и было смертельным. Зверя, действующего при таких обстоятельствах, можно сравнить с заведённой машиной, обладающей огромной силой инерции, — рушатся системы питания, лопаются клапана и ломаются цилиндры, но механизм летит вперёд, будучи по сути уже мёртв, но не остановлен.
Традиционно считающаяся безопасной охота на берлоге тоже может таить в себе изрядную долю неожиданностей. Жертвами медведей на ней едва не стали Лев Толстой, Владимир Гиляровский, а также российский император Александр III.