Моё солнечное наваждение

— Я за рулём, — ответила Нина, махнула рукой Ярине, бросила лишь один, но невыносимо выразительный взгляд, от которого та сжалась, обхватив ладошками худые плечи. Направилась в прихожую, не обернувшись, Герман пошёл за ней.

— Прекращай немедленно! — отчеканила она в дверях вместо прощания, прекрасно понимая — сын не прекратит.

Знала Германа с рождения, была в курсе детских страхов, подростковых волнений, юношеских переживаний, читала, как открытую книгу. Увидеть немой ответ не составило труда.

Через минуту он вернулся к натянутой, как струна, Ярине, задень — лопнет со звенящим звуком бьющегося стекла. Бзынь!

Подошёл близко, втянул воздух, наслаждаясь тонким ароматом любимой женщины — оглушительное, ни с чем несравнимое чувство. А что «женщине» девятнадцать лет, а одета она в нелепый халатик — ерунда, пустое. Герману смертельно хотелось закрыть глаза, впитать в себя тепло стройного тела рядом, им овладело щемящее до скулящей боли чувство влюблённости настолько оглушительной силы, что на миг заложило уши. Ярина доверчиво уткнулась лбом в его грудь. Герман должен был повторить справедливые слова Нины: «За любовь не должно быть стыдно», но единственное, чего он желал всем сердцем — послать в далёкие леса тех, перед кем им следует устыдиться. А телом — спустить с девичьих плеч кусок никчёмной тряпки, пройтись губами по губам, спуститься по шее, лизнуть яремную ямку, а потом слизать сладость чёртовых ключиц. Сдержался.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, поглаживая ее по спине. Какая же она… Невозможно, нереально сладкая, так бы и сжал, затискал. — Нужна помощь? — Герман имел в виду ситуацию с Елисеем: несказанно тяжело думать о твари и не громить всё, что попадётся на пути. В проявлении агрессии не было смысла, только лишний раз напугает Ярину, ей и без того вчера досталось.

— Думаю, нет, — после молчания ответила Ярина. — Сейчас не нужна. Я обязательно схожу к психологу, — заверила она.

Герман постарался поверить. Его девочка прошла огромный путь со своих четырнадцати лет, должна справиться и с этой ситуацией.

Он подсадил Ярину на стол одним движением, раздвинул её ноги, чтобы было проще устроиться рядом. Обнял, давая понять, что поступит так, как решит она. Велит — останется здесь. Прогонит — уйдёт.

— Ты думаешь, я специально, да? — пискнула Ярина.

— Специально что? — невольно улыбнулся Герман, отлично понимая вопрос.

— Соблазняла тебя, — еле слышно пробурчала Ярина, отвернувшись к окну.

— Ты соблазняла, — напомнил он с улыбкой.

— Не очень-то у меня получалось, — посмеиваясь, ответила она.

— У тебя здорово получалось, — возразил он. — Я вёлся, как сопливый девственник.

— Не похоже…

— Тебе не нужно было видеть, что ухищрения достигают цели. Нам нельзя было переходить черту, мне нельзя, — он сделал сознательный акцент на «мне», снимая мнимую вину с Ярины. Однажды она пожалеет о том, что случилось. Он согласен нести груз ответственность за всё, что происходит здесь и сейчас, накануне, произойдёт впоследствии.

— Почему? — Ярина нахмурилась, попыталась отодвинуться, не удалось, Герман держал крепко.

— Потому что, Нина права. — Он сделал почти театральную паузу. — Права. Люди считают, что ради любви можно пойти на любую крайность, но это не так. За любовь действительно не должно быть стыдно.

— Мне не стыдно! Пусть что угодно говорят, мне не станет стыдно. Нормальные люди понимают, что мы не родственники, а ненормальных слушать нет смысла.

— Отважная девочка, — улыбнулся Герман. Глупый, отважный мышонок. — Тебе обязательно нужно думать о своей жизни, в первую очередь о своих интересах. В мире мало порядочных людей, нужно это понимать.

— И ты?

— И я, — усмехнулся Герман.

Что он мог ответить? Порядочный человек не станет пользоваться влюблённостью студентки-первокурсницы, потерянной девчонки, с двенадцати лет страдающей от недостатка любви, заблудившейся в собственных чувствах, как в трёх соснах.

Порядочный человек не психанул бы, обнаружив, что состояние наследницы надёжно спрятано в трастовом фонде, которым, как оказалось, он же самолично и управлял. Как говорится, без него его женили. Глубокий спрятал всё, что возможно, в первую очередь недвижимость дочери, схоронил от нечистых рук, глаз, алчных желаний нечистоплотных уродов, в том числе и от Маркова.

По здравому размышлению, Дмитрий был прав, у него не было причин доверять приёмышу, государству — тем более. Герман имел сомнительное удовольствие наблюдать, как чиновничья братия пускала слюни на то, во что не смогла бы запустить лапу. Впрочем, не смогла бы? Жизненный опыт говорил — народная мудрость «Закон, что дышло», как никогда справедлива.

— Неправда, — буркнула Ярина.

Герман в ответ посмотрел в её глаза, утонул в синем-синем, невозможном, внеземном. Очертил пальцем контур губ напротив, надавил, вынуждая приоткрыть рот, нагнулся близко, чувствуя ртом горячее, отрывистое дыхание.

— Поцелую тебя, — не то спросил, не то утвердил он.