Моё пост-имаго

Вамба. Старый добрый Вамба. Верный Вамба… Я совершенно его не знаю, хотя всегда считал, что он для меня – открытая книга. Незнакомец, который все эти годы прикидывался послушным жалким туземцем, готовым переживать любые тяготы и лишения ради парочки новых зубов в свою челюсть, – кто он такой? Сейчас, в джунглях, он стал намного увереннее. Он что-то задумал – это ясно: что-то темное. Больше он не кажется наивным дурачком. Теперь одна мысль о нем вгоняет меня в трепет. Он имеет некую странную, необъяснимую власть над прочими туземцами. Они слушаются его безоговорочно, ничего не делают без его приказа – не смеют даже повернуть головы без его разрешения. Мои былые страхи касательно сэра Хэмилтона кажутся глупыми и детскими в сравнении с подлинным ужасом, который вызывает во мне этот человек и произошедшие в нем перемены. Меня мучает ощущение, что меня ведут куда-то по ниточке, что больше не я руковожу этой экспедицией и человек без души тянет всех нас вглубь нехоженых джунглей, чтобы сожрать. Я вижу кромешную тьму в этих черных глазах, когда гляжу в них, я вижу потаенную ярость в каждой черте, в каждой морщине на этом ставшем для меня всего за какие-то пару недель ненавистным лице. Как могли произойти с ним столь разительные перемены? Как я мог быть так слеп? Это не тот человек, который клянчил у меня зубы в Габене. Это тот, кто, если захочет, отберет мои собственные и повесит их себе на шею в виде украшения. Нет, пока что он не выступает против в открытую. Но когда он выслушивает мои указания, я замечаю эту змеиную ухмылку, которую ни с чем не спутать – это и презрение, и исключительное равнодушие к моим словам. Он ведет нас по течению реки Хнили, он знает здесь каждый поворот тропы, каждое дерево, мне кажется, что даже каждую обитающую здесь тварь. За все время экспедиции мои страхи крепли, и в последние дни я уже практически перестал понимать, что происходит. Мы прошли маршрут, описанный в книге профессора Гиблинга, но он никуда нас не привел. Как и говорил сэр Хэмилтон, вероятно, профессор намеренно запутал следы – с этим я вынужден был согласиться. Когда маршрут закончился, Вамба рассмеялся. Я никогда не забуду этот смех. Он будет сниться мне до самой смерти…

Сняв с себя одежду, лицо и тело туземца, человек, прикидывавшийся Вамбой, расправил плечи, разогнул хребет. С обратной стороны зеркала висел костюм на вешалке, и он быстро надел угольные штаны и белую рубашку, застегнул жилетку, всунул руки во фрак. Далее последовали белая маска с длинным горбатым носом и двууголка. Завершили метаморфозу перчатки, длинный алый шарф и черные лакированные туфли.

Цилиндр фонографа замер, запись остановилась, и прибор выключился. И тут кукольник Гудвин, он же – мистер Блохх, услышал шум из спальни. Кто-то царапал дверь и бился в нее, явно требуя, чтобы его выпустили.