Моя жизнь. Записки суфражистки

В октябре я отправилась на французском пароходе в свое третье путешествие в Соединенные Штаты. О моем намерении открыто сообщалось в газетах Англии, Франции и Америки. Не было сделано ни малейшей попытки утаить мои намерения и, действительно, при моем отъезде присутствовало два агента из Скотланд-Ярда. До меня дошли слухи, что эмиграционные чиновники в Нью-Йорке попытаются не допустить меня высадиться, как «нежелательную» иностранку, но я не придавала значения этим сообщениям. Американские друзья писали и телеграфировали мне, успокаивая меня, и я поэтому спокойно провела время переезда, работая и набираясь сил для предстоящего лекторского тура.

26 октября мы бросили якорь в гавани Нью-Йорка и тут, к моему изумлению, эмиграционные власти объявили мне, что я должна отправиться в Эллис-Аплэнд для объяснений в Бюро Специального Опроса. Сопровождавшие меня чиновники позволили моей спутнице американке мистрисс Рета Чайльд Дорр сопровождать меня, но никого, даже адвоката, присланного мистрисс О. Бельмонт для моей защиты, не допустили вместе со мной в Бюро Специального Опроса. Я предстала перед тремя членами этого Бюро совсем одна, как это бывает со многими бедными, не имеющими друзей женщинами… Войдя в комнату, я сразу поняла, что против меня были пущены в ход чрезвычайные меры, потому что на столе, за которым сидели члены Бюро, я увидела объемистое dossier из вырезок с отчетами о моих процессах в Англии. Эти вырезки мог доставить Скотланд-Ярд или само правительство. Этих вырезок оказалось достаточно, чтобы убедить Бюро, что я являюсь по меньшей мере сомнительной личностью, а потому мне сообщили, что меня задержат до выяснения вопроса высшими властями в Вашингтоне. Все возможное было сделано, чтобы устроить меня поудобнее.

На Эллис-Аплэнде я провела два с половиной дня, – достаточно долго для того, чтобы можно было успеть представить мое дело на рассмотрение президента, который распорядился о немедленном моем освобождении. Тот, кто придумал задержать меня, совершенно упустил из виду рекламное значение инцидента. Мое турне по стране оказалось благодаря ему гораздо более удачным, и я вернулась во второй половине ноября в Англию с весьма щедрым вкладом американцев в наш боевой фонд, вкладом, который, к сожалению, мне не дали возможности лично передать по назначению.

Ночью перед прибытием в Плимут «Маджестика», на борту которого я находилась, я получила по беспроволочному телеграфу сообщение из нашего штаба, что правительство решило арестовать меня. Этот арест был произведен на другой день при весьма драматичной обстановке. Пароход бросил якорь во внешней гавани, и мы сразу заметили, что залив, всегда кишащий проходящими судами, на этот раз был совершенно пуст. Вдали катер, обыкновенно встречающий пароходы, стоял на якоре между двумя громадными военными судами. Пассажиры столпились у бортов, ожидая в безмолвии, что произойдет в дальнейшем. Вдруг рыбачья лодка перерезала гавань и проскочила мимо мрачных военных судов. Две женщины, окатываемые волнами, стояли на лодке и, когда она быстро проходила мимо нашего парохода, они крикнули мне: «Кошки здесь, мистрисс Панк- хэрст! Они около вас…» Голоса их затерялись в тумане, и мы не слышали ничего больше. Через две-три минуты напуганный юнга появился на палубе и сообщил мне, что эконом просит меня спуститься к нему в контору. Я ответила, что ничего подобного не сделаю, и вслед за тем наверх высыпали полицейские, от которых я уже в пятый раз услышала, что арестована в силу закона «кошка и мышки». Понадобилось послать пять агентов Скотланд-Ярда, двух полицейских из Плимута и надзирательницу из Холлоуэйской тюрьмы, чтобы взять одну женщину с парохода, остановившегося в море в двух милях от берега.

Оставаясь верной своему решению ничем не помогать исполнению возмутительного закона, я отказалась добровольно идти, и полицейские в виду этого подхватили меня и спустили в поджидающий катер. Мы поплыли к Корнишскому берегу, лежащему в нескольких милях и в конце концов высадились у Болл-Пойнт; здесь поджидал автомобиль, отвезший меня и моих телохранителей в Эксетер, где меня посадили в тюрьму и где я провела четырехдневную голодовку. Начальник тюрьмы и надзирательницы открыто выражали мне свое сочувствие, и мне тайком сообщили, что они держат меня только потому, что у них есть распоряжение задержать меня после митинга в Театре Императрицы в Лондоне, который устраивался, чтобы приветствовать меня по возвращении домой. Митинг состоялся в воскресенье вечером после моего ареста, и на нем было внесено на нужды движения 15.000 ф., причем в эту сумму входят 4,500 ф., собранные во время поездки по Соед. Штатам.