Моя жизнь. Том II

У меня свалился камень с плеч. Я принял приглашение, которое Леруа доставил мне через посредство какого-то своего друга, и в один прекрасный день отправился в загородное имение Роже. Название имения этого прославленного в то время парижского тенора я забыл. Некогда это был замок какого-то маркиза, окруженный громадным охотничьим парком. Именно страсть его к охоте и была причиной несчастья, незадолго перед тем лишившего симпатичного певца правой руки. Теперь, по прошествии нескольких месяцев со времени этой катастрофы, я нашел Роже совершенно выздоровевшим. Но правая рука была у него ампутирована до локтя. Все зависело от того, оправдается ли уверенность знаменитого механика, обещавшего заменить отсутствующую руку искусственной, годной для движений на сцене. Как я мог убедиться некоторое время спустя, ожидание это действительно оправдалось довольно удовлетворительным образом. В бенефисном спектакле, предоставленном Роже администрацией Парижской оперы, он с необыкновенной ловкостью действовал правой рукой. Это вызвало бурные аплодисменты публики. Тем не менее ему пришлось убедиться, что его считают «инвалидом», и с этого времени карьера его на сцене Парижской оперы пошла на убыль.

В настоящий момент ему было приятно, что мое предложение открывало ему путь к литературной деятельности. Он с радостью согласился заняться «Тангейзером». Сделав перевод нескольких главных мест текста, он спел отрывки, показавшиеся мне очень удачными. Проведя у него целый день и переночевав, я покинул замок этого человека, бывшего до сих пор баловнем судьбы и отныне обреченного на грустное будущее. Я уехал в хорошем настроении, с надеждами в сердце. Его бережное проникновение в суть моей оперы дало мне приятное представление о высокой культурности французского духа. Тем не менее мне скоро пришлось отказаться от сотрудничества с Роже. Поглощенный всецело своим собственным положением и попытками при данных грустных обстоятельствах найти для себя новую почву деятельности, он оставлял почти без ответа мои запросы о ходе работы. Вскоре я окончательно потерял его из виду.

356

Но и эту попытку – привлечь к сотрудничеству Роже – я предпринял скорее случайно, чем повинуясь решительному внутреннему побуждению. Я все еще держался первоначального намерения – смотреть на Париж лишь как на удобное для меня местопребывание, серьезные художественно-артистические планы были по-прежнему рассчитаны на Германию. Но она оставалась для меня недоступной. В скором времени дела мои получили иное направление. Меня известили, что постановка в Карлсруэ «Тристана», на которую я рассчитывал, окончательно отменяется. Для меня так и осталось невыясненным, что послужило главной причиной к отмене предприятия, встретившего такое серьезное к себе отношение вначале. Э. Девриент написал мне, что его попытки найти подходящую исполнительницу для роли Изольды остались безуспешными после того, как я высказался против певицы Гарригуэс (она была замужем за молодым Шнорром)[391], что он не видит никакого выхода из создавшегося положения, тем более что и столь преданный мне тенор Шнорр отчаялся в возможности исполнить последнюю часть своей роли.

Было ясно, что на пути моем встала какая-то помеха, которую мне удалось бы устранить, если бы я получил возможность на короткое время появиться в Карлсруэ. Но самое это желание, едва я успел его высказать, вызвало полное против меня озлобление. Особенно Девриент проявил при этом необыкновенную страстность и непреклонность, и это обстоятельство навело меня на мысль, что причина моего недопущения в Карлсруэ лежит главным образом в его личном нежелании моего вмешательства в дело управления театром. Тогда мне показалось уже более понятным, что Великий герцог, чувствуя неловкость от невозможности разрешить мне посещение его столицы – при им же самим открытых в этом направлении перспективах, – нашел желанный выход из создавшегося положения в том, чтобы предлог поездки отпал вследствие других каких-нибудь причин. От Бюлова, побывавшего несколько раз в Карлсруэ, я получил достаточные указания на поведение в этом деле Девриента. Но ясное представление об этом я составил себе впоследствии. Для данной минуты пришлось сделать заключение огромной важности: что от Германии я отрезан, что для постановки «Тристана», к которой я так стремился, я должен искать новой сцены.