Моя жизнь. Том II

С другой стороны, обстоятельства побуждали меня принять какое-нибудь решение в злополучном вопросе о праве собственности на три прежних оперы, появившихся у Мезера в Дрездене, ввиду того что один из моих главных кредиторов, актер Крите [Kriete], настойчиво требовал возвращения ему его капитала. Дрезденский адвокат Шмидт [Schmidt] вызвался довести это дело до конца. В результате бесконечной неприятной переписки выяснилось, что преемник недавно умершего Мезера, некий Мюллер, стал полным владельцем издательства. При этом случае я узнал, что моего бывшего комиссионера эти оперы вводили в постоянные издержки и расходы. Что касается доходов, то относительно них я не мог добиться ничего определенного. Адвокат сообщил мне только, что у покойного Мезера, несомненно, было отложено на стороне несколько тысяч талеров, но получить их нет никакой возможности, так как своим наследникам он не завещал ничего. Чтобы успокоить Крите, мне пришлось согласиться на продажу опер за сумму, составлявшую мой долг ему и еще другому, менее крупному кредитору, а именно за 3000 талеров. Что касается неуплаченных процентов и процентов на проценты, то они остались за мной как личный долг Крите, составивший к 1864 году сумму в 1800 талеров. К уплате их я был тогда вынужден судом.

Чтобы обеспечить чем-нибудь моего главного кредитора Пузинелли, на долю которого приходилась лишь самая незначительная сумма, я оставил за собой право собственности на те три оперы на случай, если бы мне удалось добиться постановки их и продажи какому-нибудь французскому издателю. Эта оговорка, согласно точному тексту письма адвоката Шмидта, была принята новым дрезденским издателем. Так как Пузинелли дружески отказался от возможных в этом направлении выгод, заявив, что никогда не потребует возвращения данной взаймы суммы, то этим мне предоставлялась единственная возможность, когда мои оперы найдут себе доступ во Францию, если не получать доход с них, то по крайней мере вернуть потраченные на них капиталы, которые в свое время мне пришлось добывать. Когда впоследствии между мной и парижским музыкальным торговцем Флаксландом [Flaxland] действительно было заключено соглашение, дрезденский преемник Мезера заявил свое исключительное право собственности на мои оперы, и ему удалось поставить Флаксланду такие препятствия в его предприятии, что последний увидел себя вынужденным ради спокойствия откупиться от него 6000 франков. Но это в свою очередь поставило Флаксланда в необходимость отказать мне в признании за мной права собственности на мои произведения во Франции.

Я неоднократно обращался к свидетельству адвоката Адольфа Шмидта, требуя от него копии переписки, относящейся к вышеупомянутой, признанной нашими люцернскими переговорами оговорке. Но все мои письма, обращенные к нему по этому делу, он упорно оставлял без ответа. Впоследствии я узнал от одного венского законоведа, что мне следует отказаться от мысли получить такое удостоверение, ибо никакими законными средствами я не могу заставить адвоката выдать мне его, если он этого не желает.

349

Таким образом, я немного мог сделать для материального моего благополучия в будущем. Но зато я имел удовлетворение получить отпечатанную партитуру «Тангейзера». Ввиду того что мои прежние автографированные экземпляры благодаря небрежности Мезера пришли к концу, я еще из Венеции убедил Гертелей опубликовать ее. Но наследник Мезера, перенявший в полную собственность все издательство, считал для себя долгом чести не оставлять партитуры в чужих руках и взялся напечатать ее за свой счет. К сожалению, год спустя мне пришлось совершенно переделать и заново написать две первые сцены, и по сей день я сожалею, что эта новая работа не вошла в напечатанный экземпляр.

Гертели, все еще находясь в убеждении, что «Тристан» будет иметь успех на сцене, принялись за печатание партитуры второго акта, когда я еще работал над третьим. Чтение корректур, в то время как композиция столь экстатического третьего действия причиняла мне величайшие затруднения, действовало на меня в высшей степени странным, почти устрашающим образом. Именно первые сцены последнего акта показали мне вполне определенно, что эта опера, которую все по какому-то странному заблуждению считали легкой для постановки, является самым рискованным и странным изо всего, что я когда-либо написал. Работая над большой сценой «Тристана», я часто невольно спрашивал себя, не сошел ли я с ума, что решаюсь предлагать издателю напечатать подобную вещь для театра. Но я не согласился бы пожертвовать ни одним горестным аккордом, хотя все это причиняло мне величайшие мучения.