Моя жизнь. Том II

Испытав в одиночестве все эти впечатления, я в чудесный весенний день отправился в Люцерн через Комо, где все было в цвету, а затем через знакомое Лугано и Готард, вдоль высоких снежных стен, в небольшом открытом экипаже. В Люцерне я застал неуютную холодную погоду, составлявшую резкий контраст с пышными весенними днями Италии. Мои расчеты на пребывание в Люцерне основывались на предположении, что тамошний большой отель Schweizerhof[376] в эту пору года, до начала летнего сезона, пустует, и без всяких предварительных хлопот я найду в нем достаточно просторное и тихое помещение. В этом я не ошибся. Полковник Зегессер [Segesser], гуманный хозяин гостиницы, предоставил мне в левом флигеле целый этаж, в главных комнатах которого за небольшие деньги я мог устроиться вполне удобно. Мне пришлось позаботиться об отдельной прислуге, так как гостиница в данный момент не располагала таковой в должной мере. Я нашел добросовестную женщину, всегда заботившуюся о моих удобствах. За ее услуги, которые она мне оказывала и потом, когда гостиница наполнилась приезжими, я сохранил о ней хорошую память и много лет спустя взял ее к себе в качестве домоправительницы. Вскоре прибыли из Венеции и мои вещи. Моему «Эрару» снова пришлось совершить путешествие через альпийские снега. Когда он был установлен в просторном салоне, я сказал себе, что все труды и хлопоты имеют одну цель: дать мне возможность довести до конца третий акт «Тристана и Изольды». Иногда эта надежда казалась чересчур экстравагантной, так как трудности, встававшие на пути моей работы, грозили совершенно затормозить ее. Я сравнивал себя с Латоной, которая беспокойно искала место, где бы родить Аполлона и Артемиду, пока Посейдон не сжалился над ней и не поднял из глубины моря остров Делос.

Таким «Делосом» должен был стать для меня Люцерн. Но чрезвычайно холодная и дождливая погода, державшаяся очень долго, до самого конца мая, действовала на мое настроение удручающим образом. Ввиду того, что новый приют был обретен ценой больших жертв, каждый день, в который мне не удавалось хоть сколько-нибудь поработать над композицией, казался мне потерянным и недостойным потраченных усилий. К этому присоединилось еще и то, что в большей и главной части моего третьего акта я имел дело с невероятно мрачным сюжетом. Вот почему о первых месяцах моего пребывания в Люцерне я вспоминаю с настоящим ужасом.

347

В первые дни приезда я посетил в Цюрихе Везендонков. Наше свидание было проникнуто меланхолией, но в нем не чувствовалось никакого смущения. Я провел несколько дней в доме своих друзей, где встретился со своими старыми цюрихскими знакомыми. Мне казалось, что все это я вижу во сне, что я среди призраков, лишенных всякой сущности. За время моего пребывания в Люцерне я несколько раз повторил это посещение и два раза получил ответный визит, однажды в самый день моего рождения.

Кроме работы, подвигавшейся при мрачном настроении, меня занимали заботы о средствах к жизни как для себя самого, так и для жены. Еще в Венеции я увидел себя вынужденным отказаться от дружеской поддержки госпожи Риттер. Пришлось подумать об этом самому из внимания к изменившимся обстоятельствам моих друзей. Жалкий источник доходов, каким служили для меня мои оперы, подходил к концу.

Так как по окончании «Тристана» мне пришлось бы снова приняться за «Кольцо нибелунга», я счел нужным подумать о возможности облегчить свое будущее существование при помощи этого произведения. Великий герцог Веймарский, судя по заявлениям, сделанным мне лично год тому назад, все еще интересовался им. Я написал Листу и попросил его сделать ему серьезное предложение приобрести это произведение в полную собственность, чтобы доходы с будущих изданий принадлежали ему. В основание контракта в случае, если бы дело дошло до такового, я готов был положить прежние прерванные переговоры с Гертелями. В своем ответе Лист скрепя сердце сообщил мне, что проект не встретил особенного одобрения со стороны Его Высочества. С меня было достаточно такого указания.

348