Моя жизнь. Том II

Сцена эта ясно доказала невозможность продолжать наши 8 лет тому назад возобновившиеся семейные отношения. Я понял, что сегодняшнее поведение жены будет иметь решающее влияние на дальнейшую мою жизнь. Твердым тоном я рекомендовал ей соблюсти спокойствие и воздержаться как от неверных суждений, так и от ложных поступков ввиду того значения, какое может иметь для нас сегодняшнее само по себе ничтожное происшествие. Она, казалось, кое-что поняла, обещала успокоиться и оставить свою глупую ревность. К несчастью, бедная жена сильно страдала от своей все усиливавшейся сердечной болезни, страшно влиявшей на ее настроение. Она все видела в мрачном свете, мучительное беспокойство, свойственное страдающим расширением сердца, не покидало ее. Но она надеялась через несколько дней вздохнуть свободнее, так как с добрыми, как она полагала, намерениями решила предостеречь соседку от могущей иметь опасные последствия дружбы со мной. Возвращаясь с прогулки, я встретил в коляске Везендонков. Я заметил расстроенный вид г-жи Везендонк и, напротив, странно улыбающееся, довольное выражение лица ее супруга. Что-то произошло. Свою жену я нашел значительно повеселевшей. Она дружески протянула мне руку и снова подарила меня своим расположением. На мои расспросы она ответила весьма определенно: как умная женщина она знает, что нужно делать в подобных случаях. Она поступила так, как считала необходимым. Я объяснил ей, что она первая и пострадает впоследствии. Пока же я рекомендовал ей подумать об укреплении здоровья и с этой целью по прежде намеченному плану отправиться на курорт Брестенберг [Brestenberg] на Хальвильзее[335]. Нам рассказывали об успешном лечении сердечных болезней тамошним врачом. Минна была вполне согласна с его методом. Через несколько дней, в течение которых я избегал осведомляться относительно того, что произошло в семье Везендонков, я проводил жену, захватившую с собой попугая, в красиво расположенный, довольно благоустроенный курорт в нескольких часах езды от нашего дома. В минуту прощания она поняла всю мучительную серьезность нашего положения. Мне нечем было утешить ее. Я обещал ей только приложить все усилия, чтобы устранить дурные последствия нарушенного ею слова.

329

Вернувшись домой, я увидел, что успела натворить Минна по отношению к нашей соседке. В своем грубом непонимании моих истинных, дружеских отношений к госпоже Везендонк, всегда проявлявшей теплые заботы о моем покое и благополучии, она зашла так далеко, что даже грозила сделать какие-то разоблачения ее мужу. Она глубоко оскорбила не знавшую за собой никакой вины молодую женщину. Последняя перенесла обиду на меня, не понимая, как это я оставлял жену в подобном неведении истинного положения вещей. В конце концов все кое-как уладилось благодаря разумному посредничеству нашего общего друга, жены д-ра Вилле. Мне удалось оправдаться в глазах г-жи Везендонк и снять с себя ответственность за поступки жены. Но мне все-таки было заявлено, что отныне оскорбленная женщина не может посещать мой дом и вообще поддерживать дальнейшее знакомство с моей женой. Единственным ответом на это с моей стороны мог быть только отъезд из Цюриха. Но высказанное мною намерение не встретило сочувствия со стороны потерпевшей и было отвергнуто. Мои отношения с Везендонками были расстроены только отчасти. Испорченными окончательно их считать нельзя было, и я успокоился на мысли, что все со временем как-нибудь образуется. Больше всего я надеялся на улучшение здоровья жены, рассчитывая, что, немного поправившись, она сама поймет совершенные ею глупости и, разумным образом исправив их, сделает возможным возобновление наших отношений с расположенной к нам семьей.

Прошло некоторое время. Везендонки уехали на несколько недель в путешествие по Верхней Италии. Почти в уныние повергло меня прибытие долгожданного «Эрара»: только теперь я понял, каким инструментом, лишенным всякого тона, я пользовался до сих пор. Свой старый капельмейстерский рояль фирмы «Брейткопф и Гертель» я немедленно отправил вниз, в комнаты жены. Будучи чрезвычайно консервативной в своих вкусах, она уже давно выпросила его у меня. Впоследствии она увезла его с собой в Саксонию и, кажется, продала за 100 талеров. Новый рояль необыкновенно ласкал мой слух, я фантазировал на нем, и у меня невольно, сами собой вылились мягкие ночные голоса второго акта «Тристана». Вчерне я принялся набрасывать его в начале мая этого года.

330