Моя жизнь среди индейцев

Теперь мы стали готовиться к долго откладывавшейся охоте. Нэтаки послала за своей матерью, я за своими друзьями Хорьковым Хвостом и Говорит с Бизоном; всего набралось три палатки. Когда все прибыли, мы выступили прекрасным июльским утром в западном направлении к озерам Медисин-Лейкс. Проезжая мимо Медисин-Рока, Нэтаки серьезно, а Диана полушутливо возложили на камень маленькие жертвоприношения: первая положила ожерелье из бус, а вторая бант из своей прически. На протяжении десяти-двенадцати миль тропа сначала шла по волнистой прерии; тут мы видели антилоп и нескольких бизонов. Хорьковый Хвост отъехал в сторону и убил антилопу, жирную самку, избавив нас с Эштоном от необходимости добывать мясо в такой жаркий день. Ехать стало приятнее, когда мы снова спустились в долину реки Марайас, где тропа вилась среди прохладных тополевых рощ, переходя то на один, то на другой берег реки; мы переезжали вброд мелко покрытую рябью реку, и наши лошади пили, как будто никак не могли напиться. К концу дня мы приехали в Уиллоус-Раунд, широкую круглую речную долину, где старый Гнедой Конь перестал, как он сам говорил, странствовать и построил себе дом. В те времена этот дом, наш форт Конрад и форт Моза Соломона в устье реки были единственные поселения по всей длине Марайас. Сейчас все до единой долины по обеим ее сторонам, даже самые малые, засушливые и никуда не годные, обнесены чьей-нибудь проволочной оградой.

Мы поставили наши палатки около нового домика из очищенных от коры блестящих бревен и отправились осматривать его. Гнедой Конь поздоровался с Дианой с явным смущением. Со своими деликатными, изящными манерами, одетая в изумительный, шедший к ней костюм для прогулок, она казалась ему существом из далекого неведомого мира. Здороваясь, он назвал ее «мисс Эштон». Я поправил его, «Миссис Эштон, — повторил он, — прошу прощения, мэм.»

Диана подошла и положила ему руку на плечо.

— Милый друг, — и это все, что вы можете сказать мне при встрече, — спросила она, — Вы даже не поздравили меня?

Его скованность сразу исчезла. Он наклонился и коснулся ее щеки губами.

— Бог с вами, — сказал он, — желаю вам самого полного счастья. Вашу руку. Вот так.

Вечером Гнедой Конь принес связку превосходных бобровых шкур и бросил их у входа в нашу палатку.

— Вот тут кой-чего, — обратился он к Диане, — это свадебный подарок. Из них выйдет теплая шубка для вас. Что-то скотоводство мне не по сердцу. Уж очень одинокое существование; я не выдерживаю и время от времени ухожу расставлять капканы.

Медвежья Голова жил в палатке рядом с Гнедым Конем. Он пас его скот и вообще помогал ему. Но когда мы приехали, он бросил работу у Гнедого Коня и велел жене готовиться сопровождать нас. Суровые горы звали к себе и его. Теперь у нас было уже четыре палатки. Самая большая из них, палатка Медвежьей Головы, служила кровом для полудюжины ребятишек разного возраста. Их счастливый смех и щебет оживляли наш тихий лагерь.

Мы выехали на следующий день рано утром, и вечер застал нас уже далеко на реке Медисин, там, где растут первые сосны. К полудню следующего дня мы разбили лагерь на берегу озера, поставив палатки на травянистом лугу на северной стороне. Позади нас вздымался поросший соснами и осинами длинный высокий гребень, отделяющий глубокую долину от прерии. Впереди, по ту сторону озера, тянулась длинная гора из серого песчаника со скалистыми вершинами; склон ее был покрыт густым сосновым лесом. Великолепный вид открывался на запад. Впереди, всего в трех-четырех милях от нас, возвышалась громадная сердцевидная гора с пятнами снегов на ней, которую я назвал Просыпающийся Волк, в честь величайшего из жителей прерии моего друга Хью Монро. За этой горой огромным амфитеатром, заполненным лесами и озером, поднимались другие горы, с острыми пиками и скалистыми стенами, образующие хребет великой горной цепи. Они казались розовыми и золотыми в свете восходящего солнца и вырезались угольно черными силуэтами на вечернем небе. Нам никогда не надоедало смотреть на них, на их меняющиеся цвета, на курчавые облака, опоясывающие по утрам сияющие вершины.