Гонорар, который я получал от Пустета, был настолько незначительным по сравнению с этой тысячей марок, что я боюсь упоминать его размер здесь.
Если я в любом случае предпочел Пустета, это, безусловно, более чем достаточное доказательство того, что я писал для «Hausschatz» («Домашние сокровища») не для того, чтобы «заработать больше денег, чем я получил бы от других».
Другие мои издатели также платили значительно больше, чем Пустет.
Я должен заявить об этом, чтобы противостоять этому злонамеренному распространению вздорных слухов.
Я сообщу в другом месте о содержании этих моих отчетов о Домашних сокровищах.
Следуя логике фактов, я должен вернуться от Пустета к Мюнхмайеру.
Это было в 1882 году, когда я посетил Дрезден с женой в развлекательной поездке. Я так живо описал ей Мюнхмайера, что она смогла получить очень точное представление о нем, хотя еще не видела его. Но ей очень хотелось познакомиться с тем, о ком другие также говорили ей, что он был красивым парнем, очаровательным артистом и увлекался красивыми женщинами.
В это время года в сумерках он посещал один ресторан в саду. Когда я сказал ей об этом, она попросила меня отвезти ее туда. Я так и сделал, хотя мне не хотелось показывать ему ту, кого я предпочел его невестке.
Я не ошибся. Он был здесь. Единственный гость во всем саду.
Радость снова увидеться со мной была искренней, мы могли это заметить. Но разве у этой радости не было еще и деловой причины?
Он сидел такой угрюмый и подавленный, обхватив голову обеими руками. Но теперь он внезапно повеселел и обрадовался. Он засиял от удовольствия. Он сделал мне самые невозможные комплименты по поводу того, что у меня такая красивая жена, и в тех же выражениях он поздравил мою жену со счастливой удачей иметь мужчину, который так быстро стал знаменитым.
Он знал мои успехи, но весьма преувеличивал их, чтобы польстить нам обоим. Он произвел впечатление на мою жену, и она произвела на него впечатление.
Он начал бредить и выглядел искренним. Она прекрасна как ангел, и должна стать его ангелом спасения, да, его ангелом спасения, кто ему требуется в его нынешней огромной нужде. Она может спасти его, попросив меня написать для него роман.
А теперь он рассказывал: когда я ушел из его бизнеса, он не нашел подходящего редактора для основанных мной газет. Сам он редактировать не умел. Газеты очень быстро потеряли свою значимость, подписчики отпали, они ушли. Но на этом дело не закончилось. Ничто больше не работало. Потеря следовала за потерей, и теперь ситуация была такова, что он больше не мог отрицать Гамлета в вопросе бытия или небытия.
В тот момент он только что думал о том, через кого или через что он сможет найти спасение, но тщетно.
Поскольку мы оба пришли, словно посланные небесами, то теперь он знает, что будет спасен, именно через меня, через мой роман, через мою прекрасную, юную, дорогую, драгоценную даму сердца, которая не оставит меня в покое, пока этот роман не будет в его руках.
Умник полностью уверился в помощи моей неопытной жены через эти грубые похвалы.
Он убедил меня исполнить его желание, и она попросила меня.
Он ловко представил мне тот факт, что на самом деле только я виноват в его нынешнем ужасном положении. Шесть лет назад все было на редкость хорошо; но то, что я не захотел жениться на его невестке и ушел из редакции, превратило все в свою противоположность.
Чтобы исправить это, я морально обязан протянуть ему руку помощи.
Что касается этой последней мысли, то я очень хорошо чувствовал, что в ней есть доля правды. В то время моя готовность жениться на сестре фрау Мюнхмайер считалась само собой разумеющимся, о чем говорили повсюду.
Вследствие того, что я отклонил план, пострадала не только девушка, но и вся семья подверглась почти публичному пренебрежению, в чем я не был виноват, но что заставило меня проявить к Мюнхмайеру взамен некоторую любезность.
К тому же мы не ссорились, а расстались друзьями.
Так что для отклонения его просьбы была бы предпочтительнее причина не личного характера, а делового.
Но и в деловых отношениях также не было веских причин для отказа. У меня было время, я просто должен был это принять.
Поскольку Мюнхмайер был издателем бульварного чтива, от меня не требовалось ничего, кроме бульварного романа с моей стороны.
Это могло быть что-то лучшее органичной последовательности рассказов о путешествиях, подобных тем, что я передавал Пустету и другим издателям.
Если бы я так и поступил, это бы также послужило делу моей жизни, в то же время в последствии, я смог бы разместить в своих томах написанное для Мюнхмайера, как это было с моими рассказами для «Домашних сокровищ»!
Эти соображения приходили мне в голову, пока Мюнхмайер и моя жена разговаривали со мной.
В конце концов, я объяснил, что могу решиться написать роман по своему усмотрению, но только при условии, что он вернется ко мне обратно со всеми правами через определенный период времени. В моих рукописях не следует изменять ни слова; он знал это и раньше.
Мюнхмайер заявил, что пойдет на это, но я не должен давить на него гонораром.